Жизнь в Ред Клауде и вокруг была скудна, однообразна, но были в ней и неожиданно «космополитическая» пестрота, деревенская простоватость и трофеи привозной культуры. У продавца в местной лавке Уилла брала уроки греческого и латыни, другой заезжий чудак-неудачник учил ее музыке, семья соседей-иммигрантов делилась знанием французского и немецкого языков, а местный доктор позволял сопровождать его, когда ездил с визитами… Большинство из них под измененными именами встречаются в «Песне жаворонка».
Шестнадцати лет, окончив местную школу (в выпускном классе было всего три человека), Уилла принимает странное для девочки решение поступать в университет Небраски в Линкольне и учиться там на врача. Но вопреки первоначальному плану увлекается журналистикой, начинает писать и вскоре уже ведет свою колонку в университетской газете, снабжает городские издания отзывами и рецензиями, на гонорары поддерживая семейство в Ред Клауде. В двадцать два года она получает место редактора в женском журнале в Питсбурге, спустя десяток лет приглашена редактировать популярнейший журнал МакКлюра в Нью-Йорке. Карьера складывается на зависть, но Кэсер с ней расстается без особой жалости. Она уже публикует в это время стихи, рассказы, берется за роман — не очень, правда, уверенно. Действие романа «Мост Александра» (1912) развертывается в Лондоне, и понятно почему: там настоящая жизнь, в кукурузной глубинке жизни нет. Роман, увы, никого не впечатлил, а автора скорее обескуражил, и следующую книгу она решает писать «сугубо для себя», особо не рассчитывая на интерес аудитории. Но интерес как раз просыпается, и роман «О, пионеры!» (1913) Кэсер всегда считала полноценным первенцем. Если сравнивать письмо с верховой ездой, поясняла она, то «Мост» был похож на прогулку по парку в компании с кем-то не очень близким, с кем вынужденно поддерживаешь разговор, а «Пионеры» — это езда с охотой и удовольствием, ясным утром, по знакомой местности, на лошади, которая сама знает дорогу. Два года спустя выходит «Песнь жаворонка» (1915), потом «Моя Антония» (1918). Так складывается трилогия о прерии — бесспорно лучшее из всего написанного Уиллой Кэсер.
Второй роман трилогии — «Песня жаворонка», он же и самый личный. Уилла Кэсер и Тея Кронборг — одно лицо почти буквально: сравните описания героини романа (широкое, решительное, «словно вырубленное топором», говорящее об энергии и воле) с фотографиями автора! Портрет художника в юности развертывается в историю поисков себя и самоутверждения. Другой прототип Теи Кронборг — Оливия Фремстад (1871–1951). Девочка из иммигрантской семьи начала с пения в церковном хоре в глуши Миннесоты и стала оперной дивой, прославилась как исполнительница многих партий в операх Вагнера (Кэсер брала у нее интервью для журнала МакКлюра и несколько раз слушала в Метрополитен-опера в Нью-Йорке).
У будущей певицы в романе и будущей писательницы в реальности была одна на двоих каморка на чердаке многодетного семейного дома — драгоценное личное пространство, о назначении которого сказано так: «В течение дня, забитого делами, она была одним из детей Кронборгов, зато ночью становилась другим человеком… Словно у нее была назначена встреча с остальной частью себя — когда-нибудь, где-нибудь. Она двигалась вперед, чтобы встретиться со своей другой половиной, а та шла навстречу, чтобы соединиться с ней».
Когда Тея Кронборг впервые попадает в Чикагский институт искусств (один из старейших художественных музеев в США), она рассматривает собранные там европейские полотна изумленным взглядом юной Кэсер. И видит, например, «Песнь жаворонка» (1884) Жюля Бретона: крестьянская девочка с серпом в руке — на фоне выползающего из-за горизонта солнца — застыла, вслушиваясь в трели, звучащие с высоты. В романе мы читаем: «Плоская равнина, ранний утренний свет, влажные поля, выражение грубоватого лица девушки — пусть ничего особенного, но все это было для Теи родным». Поскольку узнаваем для нее этот момент самозабвения — пробуждения еще не осознаваемой способности к творчеству.
То же и музыка, которую слушали девятнадцатилетняя Уилла в Линкольне в декабре 1897 года, а потом Тея в Чикаго. Девятая симфония Дворжака «Из Нового Света» ошеломляет героиню романа, как ранее автора, тем, насколько точно в ней переданы ощущения «новой души в новом мире»: «Здесь были песчаные холмы, кузнечики и саранча — все, что просыпается и стрекочет ранним утром, бескрайняя протяженность нагорий, неизмеримая тоска всех плоских земель». Когда же после симфонического концерта она выходит в толпу, спешащую по Мичиган-авеню под шквальным ветром с озера, в отсветах заката, похожего на пожар, настоящее музыкально смыкается с прошлым, и «почти впервые» Тея-Уилла осознает, что большой город, жестокий и мощный, требовательный и щедрый, в чем-то родственен городку ее детства, затерянному среди прерий.