Жизнь шла приятно и без особых происшествий до 1 сентября. В этот день Вунш запил так, что не смог провести урок с Теей на неделе. Когда Тея пришла, миссис Колер извинилась чуть ли не со слезами и отправила ее домой. В субботу утром Тея снова пошла к Колерам, но по дороге, переходя овраг, заметила, что на дне его, под железнодорожной эстакадой, сидит женщина. Тея свернула с дороги и увидела, что это миссис Тельямантес, занятая своей мережкой. Потом обнаружила рядом на земле что-то, прикрытое мексиканским одеялом серапе с фиолетово-желтыми узорами. Тея побежала по оврагу и окликнула миссис Тельямантес. Мексиканка жестом велела ей не шуметь. Тея покосилась на серапе и узнала торчащую из-под него красную квадратную кисть руки. Средний палец слегка подергивался.
— Он ранен? — ахнула она.
Миссис Тельямантес покачала головой.
— Нет, очень болен. Ничего не понимает, — тихо ответила она и сложила руки поверх рукоделия.
Она рассказала, что Вунш не ночевал дома, а сегодня утром миссис Колер пошла его искать и нашла, покрытого грязью и золой, под эстакадой железной дороги. Возможно, он возвращался домой и сбился с пути. Миссис Тельямантес осталась сидеть с лежащим без сознания Вуншем, а миссис Колер и Джонни отправились за помощью.
— Тебе, наверное, лучше пойти домой, — заключила миссис Тельямантес.
Тея опустила голову и задумчиво посмотрела на одеяло:
— Можно я немножко побуду, только пока они не вернутся? Мне хочется знать, очень ли он плох.
— Да уж не хорош, — вздохнула миссис Тельямантес и опять взялась за мережку.
Тея уселась в узкой полосе тени, падающей от опоры эстакады, и стала слушать, как скрежещет саранча в раскаленном песке, и смотреть, как миссис Тельямантес равномерно продергивает нити. Одеяло выглядело так, словно прикрывало кучу кирпичей.
— Я что-то не вижу, чтобы он дышал, — с беспокойством сказала Тея.
— Да, он дышит, — ответила миссис Тельямантес, не поднимая глаз.
Тее казалось, что прошли часы. Наконец послышались голоса, и несколько человек спустились по склону и подошли по оврагу к ним. Шествие возглавляли доктор Арчи и Фриц Колер; за ними следовали Джонни, Рэй и еще несколько железнодорожников. Рэй нес брезентовые носилки, которые в депо держали для несчастных случаев на дороге. В хвосте тащились полдюжины мальчишек, которые вечно околачивались вокруг депо.
Увидев Тею, Рэй уронил свернутый брезент и подбежал к ней:
— Беги-ка ты домой, Тэ. Нечего тебе на это смотреть.
Рэя страшно возмущало, что человек, дающий Тее уроки музыки, может вести себя подобным образом.
Тею рассердил и его тон собственника, и его высокомерная добродетель.
— Не пойду. Я хочу знать, насколько плохо учителю. Я не младенец! — возмущенно воскликнула она и топнула ногой о песок.
Доктор Арчи, стоявший на коленях у одеяла, встал и подошел к Тее, на ходу отряхивая брюки. Он заговорщически улыбнулся и кивнул:
— С ним будет все в порядке, когда мы доставим его домой. Но он, бедняга, не хотел бы показываться тебе в таком виде! Понятно? А теперь кыш!
Тея побежала по оврагу, оглянувшись лишь единожды, когда Вунша, все так же накрытого одеялом, поднимали на брезентовых носилках.
Вунша вытащили по склону наверх и донесли по дороге до дома Колеров. Миссис Колер пошла вперед и устроила постель в гостиной, потому что на узкой лестнице с носилками не развернуться. Вунш был как мертвый. Он лежал в забытьи весь день. Рэй Кеннеди сидел с ним до двух часов пополудни, после чего должен был идти в рейс. Он впервые побывал в доме Колеров и страшно впечатлился картиной с Наполеоном, что еще больше укрепило дружбу между ним и Теей.
Доктор Арчи пришел в шесть и застал у постели больного миссис Колер и Испанца Джонни. Вунш метался в лихорадке, бормотал и стонал.
— Миссис Колер, с ним кто-нибудь должен сидеть всю ночь, — сказал доктор. — У меня пациентка рожает, и я не могу остаться, но кто-то должен с ним побыть. На случай, если он впадет в буйство.
Миссис Колер уверяла, что всегда справляется с Вуншем, но доктор покачал головой, а Испанец Джонни ухмыльнулся. Джонни обещал остаться. Доктор засмеялся:
— Испанец, его и десять таких, как ты, не удержат, если ему вздумается бузить; это даже для ирландца была бы непростая задача. Пожалуй, убаюкаю его.
И доктор вытащил шприц.
Испанец Джонни, однако, все равно остался, а Колеры пошли спать. Часа в два ночи Вунш поднялся с позорного ложа. Джонни, задремавший на диване, проснулся и обнаружил, что немец стоит посреди комнаты в нижней сорочке и кальсонах, с голыми руками; плотное тело казалось вдвое шире натуральной величины. Лицо было дикое, зубы оскалены, глаза безумные. Он восстал на бой, чтобы отомстить за себя, смыть свой позор, уничтожить врага. Джонни хватило одного взгляда. Вунш изо всех сил замахнулся стулом, и Джонни с ловкостью пикадора проскочил под грозным орудием и вылетел в раскрытое окно. Он помчался через овраг за помощью, бросив Колеров на произвол судьбы.