Миссис Кронборг верила: детей в семье должно быть столько, сколько послано свыше. Более современные взгляды на этот вопрос ее не испугали бы; они просто показались бы ей глупостью — бессмысленной болтовней, как бахвальство строителей Вавилонской башни, как план Акселя разводить страусов на птичьем дворе. Трудно сказать, на каких фактах было основано это и другие убеждения миссис Кронборг, но, единожды составив мнение, она его уже не меняла. Она не ставила свои взгляды под вопрос, как не ставят под вопрос божественное откровение. Она обладала спокойным и ровным характером, была от природы добра, способна на сильные предрассудки и никогда ничего не прощала.
Когда доктор пришел проведать Тею, миссис Кронборг размышляла о накопившейся за неделю стирке и решала, как с ней поступить. Прибытие нового младенца вынуждало пересмотреть весь домашний распорядок. Орудуя штопальной иглой, миссис Кронборг разрабатывала в уме новое распределение обитателей дома по кроватям и новый недельный график уборки. Доктор вошел в дом без стука, только потопал в прихожей, чтобы предупредить пациентов. Тея читала в постели, в солнечном свете, подпирая книгу коленями перед собой.
— Так не надо, глаза испортишь, — сказал доктор, и Тея торопливо захлопнула книгу и спрятала под одеяло.
Миссис Кронборг крикнула с кровати:
— Доктор, дайте младенца сюда и садитесь на стул! Тея попросила, чтобы мальчика ей принесли, для компании.
Прежде чем взять младенца, доктор положил на одеяло Теи желтый пакет и подмигнул ей. У них был свой язык, состоящий из подмигиваний и гримас. Когда доктор ушел поболтать с матерью, Тея осторожно открыла пакет, стараясь не шуршать. Она вытянула длинную гроздь белого винограда, местами еще облепленного опилками, в которые его паковали. В Мунстоуне такой виноград называли малагским, и раз или два за зиму в главную городскую бакалею привозили целую бочку. В основном его использовали для украшения стола на рождественские праздники. Тее до сих пор не доставалось больше одной виноградины за раз. Когда доктор вернулся в гостиную, Тея держала почти прозрачные ягоды в солнечном луче, осторожно касаясь бледно-зеленой кожуры кончиками пальцев. Она не стала благодарить доктора, только особым образом, понятным ему, хлопнула глазами и, когда он протянул руку, быстро и застенчиво прижала ее к щеке, словно желая скрыть это движение от себя самой и от него тоже.
Доктор Арчи уселся в кресло-качалку:
— Ну и как мы себя чувствуем сегодня?
Он так же смущался, как и пациентка, особенно потому, что их разговор слышало третье лицо. Каким бы высоким, красивым и важным ни казался доктор Арчи горожанам, он редко чувствовал себя непринужденно и потому, подобно Питеру Кронборгу, часто прятался за профессиональными манерами. Иногда от смущения и неловкости по всему его большому телу проходила волна судорог, и от этого он ощущал себя неуклюжим, часто спотыкался, запинался о край ковра и опрокидывал стулья. Если больному было очень плохо, доктор забывал о робости, но поддерживать светскую болтовню у постели выздоравливающего не умел.