— Как ваши дела? — спрашивал он.
— А вот это уже мой вопрос, — отплатила я ему тем же. — Скорее, не ваши, а вашей маленькой девочки. Я так надеялась…
Он пришел мне на выручку.
— Спасибо, гораздо лучше. Просто отлично. Завтра мы ее забираем из больницы.
— О, я так рада. — Я не знала, что еще сказать. Занавес опустился, и мы довольно неуклюже поднялись.
— Сюда, милый, так быстрее. — Миссис Камерон торопливо пошла налево.
Он последовал было за ней, потом вернулся.
— Еще раз спасибо за ваше беспокойство об Анни, — сказал он, улыбаясь хитроватой улыбкой «дяди с конфетами». Не успела я удивиться, почему он сказал Анни, когда в журнале было написано Руфь, как он добавил: — Вы говорили, что не одна здесь, верно? Значит, вас не надо подбросить домой?
— Нет, спасибо. Я не одна. — Это звучало довольно глупо, так как я, очевидно, была одна. С таким же успехом можно было объяснить все начистоту. Я так и сделала, и Колин Камерон разразился низким ворчливым смехом:
— Могу себе представить физиономию Адама! Ну, хотя бы держитесь с нами, пока мы не убедимся, что он здесь. Мэгги, — он тронул свою жену за руку, — это моя знакомая, Дебора Белл. Мы летели вместе.
Мэгги! Совершенно неподходящее имя для такой ухоженной смуглой красавицы.
— Очень приятно, миссис Камерон, — быстро сказала я, оправившись от неожиданности.
Адам оказался в фойе, в самой толкучке, и выглядел здорово недовольным. Его лицо вытянулось еще больше, когда он увидел, кто со мной. В его выражении было еще что-то, что напомнило мне его слова тем вечером. «Гром с ясного неба!» Этот гром не всегда бывал приятным. И потом эти мысли показались нелепыми, потому что Колин Камерон протянул руку для самого дружеского рукопожатия.
— Привет, рад тебя видеть. Мы встретили Дебору в зале. Ты, конечно, знаком с Мэгги?
Меня обрадовало, что Адам еще был способен улыбаться. Он улыбнулся Мэгги Камерон.
— Да, конечно, но мы давно не виделись.
— Очень жаль насчет пьесы. Мисс Белл нам рассказала, — заметила Мэгги Камерон. — Вы сможете выбраться в другой вечер?
— Нет. Я, во всяком случае, утром еду обратно в глушь, — добродушно ответил Адам. — Но за меня не волнуйтесь. — Вот уж приятная перемена. Я с трудом могла поверить, что это один и тот же человек.
В следующий момент, снова к моему величайшему удивлению, Колин Камерон предложил поужинать всем вместе.
Когда мы вышли на улицу, он пошел рядом со мной, а Адам, так же естественно, с Мэгги Камерон. Мы шли вдоль Стрэнда. Вечер был плюшево-теплым, совсем не английским. Всюду встречались загорелые лица и плечи. Я вытягивала шею, разглядывая залитое розово-золотым светом здание компании «Инглиш Электрик» позади нас, и золотую мечту всех детишек, Сомерсет Хаус, слева. В мыслях я прошла мимо него к мосту Ватерлоо. Совершенно невероятно, мой попутчик как будто угадал, что я думаю.
— Не хотите немного прогуляться в центр? — спросил он и, очевидно уверенный в моем согласии, бодро окликнул шедших впереди жену и Адама: — Идите вперед и заказывайте, мы свернем на минутку.
Надо же, у меня теперь пропало всякое желание идти к реке, особенно когда Адам воспринял новости всего-навсего с коротким взмахом руки. Когда же ты повзрослеешь, Дебора, с отвращение думала я. У тебя нет и никогда не будет такой внешности, как у Мэгги Камерон. И если бы Колин Камерон не был женат, он бы не стал с тобой прогуливаться. Счастливчик, при такой жене он мог позволить себе быть учтивым.
— Ну и как, — спросил он в этот момент, — вам теперь показалась потрепанная старушка Англия?
Еще одно совпадение. «Потрепанная» — именно это слово пришло мне на ум, когда мы в первое утро ехали из Хитроу в Уимблдон, при виде всех этих лотков с мороженым, книжек в ярких обложках, аляповатых плит на фасадах. Теперь вид с парапета моста с собором Святого Павла на востоке и Биг Беном, Вестминстером и башнями Уайтхолла на западе, и вся темная панорама Лондона, причесанного, прилизанного и одетого в золото, жемчуг и янтарь, напомнила мне песенку, почти такую же старую, как и я сама.
— «Я в Лондоне родился, и он мне очень мил».
— Как ни странно, у меня эта песенка не пользовалась большим успехом, — насмешливо заметил мой провожатый с более заметным акцентом, чем обычно. Я рассмеялась нелепости этого, но он добавил: — И все же я надеюсь, вы не собираетесь провести все лето в Лондоне. Вы куда-нибудь поедете?
Он с одобрением слушал, пока я рассказывала ему о Торкомбе, и его настолько, казалось, позабавило мамино везение, что я вынуждена была сознаться, какую роль в этом сыграл Адам.
— Вот как, — сказал он и продолжал с невинным видом: — Я-то, конечно, буду в Сикоуве. Если вам захочется посмотреть шоу, только дайте мне знать.
Я с трудом сдерживала дрожь. Если после сегодняшнего вечера он мог подумать, что мне удастся склонить Адама пойти со мной на курортное шоу, то он был не слишком сообразителен. К тому же до Сикоува было восемьдесят миль, и кроме того…
— Вы очень добры, — сказала я, — но у меня предполагаются в некотором роде трудовые каникулы, так что я не буду иметь много свободного времени, — и я рассказала ему о коттедже Адама и о том, что я с нетерпением предвкушаю, как я там все устрою. Возможно, не стоило этого говорить. Возможно, я вела себя наивно. Но он сам вызвал это своим замечанием о Сикоуве.
— Коттедж Адама? — К моему удивлению, теперь в его голосе не было ни беспечности, ни безразличия. Тон вопроса был почти настороженным. — И где он находится?
— Где-то в Торкомбе, — беззаботно сказала я. — А почему вы спрашиваете?
— Я думал, что он от него избавился.
— А, вот что! Он передумал. — Я вспомнила признание Адама, и у меня потеплело на душе.
— И что вы знаете о коттеджах? — Колин Камерон глядел прямо перед собой на высокий точечный дом, узкий, как будто построенный из детских кирпичиков, залитый ласкающим глаз изумрудным светом.
— Довольно-таки много. Это имеет отношение к моей работе. — Я сама неотрывно смотрела на набережную Виктории. Кружева ее решетки отражались в воде, а золотая макушка штаб-квартиры компании «Шелл», казалось, плавала в пространстве. Я не чувствовала ни малейшего стеснения, рассказывая о моей работе, моем предмете, о моей специализации — как сделать жилище удобным и привлекательным, чистым и теплым, как уберечь от сквозняков, как выбрать мебель, покрытия для пола, скатерти. Адама интересовало только это, но я почему-то стала распространяться дальше на тему своих уроков о роли семьи в обществе — сначала о счастье в доме, потом о здоровье семьи, как заботиться о малышах, о развлечениях и о том, что было мне очень близко, — о чувстве ответственности как внутри семьи, так и вне ее.
Алан, в прошлом часто вынужденный выслушивать мои излияния, обычно прерывал меня громкими рукоплесканиями. Колин Камерон слушал, не перебивая, и когда я сама замолкла в некотором замешательстве, он неожиданно тепло сказал:
— По-моему, все это необычайно интересно, и я хотел бы еще с вами об этом побеседовать. Я и понятия не имел, что в школах учат чему-то такому.
И потом, как раз когда я начала: «Ну, это довольно новый предмет», — он впервые прервал меня:
— У меня такое впечатление, что Адам что-то замыслил.
Я хотела отделаться шуткой, но вдруг осознала, что он говорит серьезно.
— Что вы имеете в виду, мистер Камерон? — недоверчиво спросила я.
— Извините, Дебора. — Он выглядел озадаченным, а хитроватая улыбка была какой-то неуверенной. — Я и сам не знаю. Пойдемте?
За ужином я беседовала с Мэгги Камерон. Она сказала извиняющимся тоном, что надеется, что непоседливость Колина не испортила мое впечатление от шоу.
— Никогда не мог посидеть тихо, — рассмеялась она. — Если бы не мозоли, он, наверное, был бы в два раза хуже!
Я подумала, не шутка ли это, но она, казалось, говорила вполне серьезно и дальше спросила, как мне понравился гвоздь программы.