- Идём? – мужчина протянул ученику руку и тот, стиснув зубы, кивнул.
Он в последнее время был тихим, несчастным. С одной стороны, сложно было ожидать иного, но, с другой, Деамайна это раздражало. Даже после смерти целителя Кейне не стал полностью его, он слишком остро переживал то, что из его жизни исчез один-единственный человек, дав тем самым огромную силу. В конце концов, ему всего пятнадцать лет, а в таком возрасте у мальчишек бывает только один вид влечения, Деамайн это помнил по себе. Стоило подумать о том, чтобы найти Кейне кого-нибудь на замену…
- Где мы остановимся? – желая хоть немного расшевелить молчаливого ученика, спросил Деамайн.
- Мне всё равно, - последовал ответ.
- Предлагаешь спать под открытым небом? – Деамайн недоумённо приподнял брови.
- Я могу поставить несколько заклинаний.
Вариант был не самым лучшим, хотя, с другой стороны, не таким уж и плохим.
«Если он хочет вдоволь пострадать – пусть будет так. Возможно, так он придёт в себя быстрее»
- Хорошо, - сказал старший некромант, - только при условии, что мы уйдём из этой части леса.
- Считаешь, что мне нельзя оставаться рядом с ним? – печально усмехнулся Кейне, не глядя на учителя. - Только вот я ещё долго буду чувствовать это место, я вложил в него слишком много себя… а вспоминать о нём буду всю жизнь. Так что неважно, насколько далеко мы от него уйдём.
- Ты должен жить, Кейне, - с нажимом произнёс мужчина.
Разноцветные глаза встретились с бездонно чёрными и эктос тихо ответил:
- Я буду. Вопреки всему.
А потом они лежали под яркими звёздами, трепещущими в морозном небе, согретые магическим куполом, порознь. И сон никак не мог прийти к ним. Деамайн, вздохнув, встал и подошёл к своему ученику, устроившись рядом и осторожно, мягко обняв его за плечи. И Кейне это было так нужно, бесконечно необходимо, что он, не особо думая, повернувшись, уткнулся лицом в грудь мужчины, чувствуя, как не останавливаясь текут по щекам слёзы.
Его дар воспитывали вместе с мыслью об одиночестве, его приучали к боли и безнадёжности и он думал, что ко всему этому действительно привык. И после смерти Люце чувства словно покрылись льдом, потому что не было внутри ничего живого. Казалось, что навечно. Но сегодня, положив тело любимого в могилу, вновь увидев его, пережив за краткие мгновения мысли все их счастливые месяцы, Кейне понял, что все чувства живы внутри него и что боль есть до сих пор, что она ещё острее, чем раньше. Всё это в сочетании с его одиночеством навалилось такой неподъёмной плитой, что он задыхался, не хотел ничего чувствовать и больше всего стремился к теплу, хоть к кому-то, желая немного утешения, чтобы почувствовать, что в этом мире у него осталось ещё что-то…
- Деамайн… - прошептал он, прижимаясь к учителю, ища в нём поддержку, чувствуя биение его сердца рядом и ощущая его тепло.
И в этих объятиях было уютно, в них было привычно и спокойно буквально несколько минут. До того самого момента, пока он не почувствовал на своих губах требовательный поцелуй, а у живота твёрдую возбуждённую плоть. И захотелось рассмеяться.
У кого он ищет поддержки? И кому пытается показать свою боль? Деамайн никогда не любил и он не знает сострадания. Для него есть лишь похоть, есть свои цели, и было глупо пытаться найти в нём то, что могло бы хоть как-то заменить Люце. Деамайн – это разрушение, это тьма и бездна. И пока ещё есть силы, пока он ещё помнит ощущение мягких огненно-рыжих волос под пальцами, учителю он принадлежать не будет.
Во тьме ярко засветились разноцветные глаза, порыв ветра поднял с земли игольчатые крупицы снега и, оттолкнув от себя Деамайна, Кейне произнёс всего два слова:
- Больше никогда.
Но их было более чем достаточно. Деамайн не почувствовал ярости, точнее, ощутил её лишь на мгновение, которое затем сменилось ярким неудержимым восторгом. Сейчас, в гневе Кейне, в его обманутых надеждах и боли он чувствовал силу. Ту самую силу эктоса, которая была ему нужна. Такая мощная энергия, такая прочная, холодная связь с миром Смерти! Её необходимо пробудить любыми способами, и мужчина поклялся, что сделает это. Конечно, его многое беспокоило: например то, что Кейне отрицал свою мощь. Или то, что рядом с учеником по-прежнему была сианская волчица. Как маг он прекрасно знал, насколько сильно эти существа связаны со светом и что они не приемлют от своего хозяина той холодности и презрения к чужим жизням, которыми должен обладать настоящий некромант. И из того, что Лура осталась рядом с Кейне до сих пор, выводы следовали самые неутешительные. С этим нужно было срочно что-то делать.
Деамайна бесили умные небесно-голубые глаза, её чистая сущность и то, как Лура ворчала на него, поднимая шерсть на холке, и как спокойно, совершенно естественно принимал её Кейне. Но всё-таки было во всей ситуации и кое-что обнадёживающее: ненависть. Пожирающая и огненная, она ревела внутри эктоса, желая мести, и именно она должна была стать ключом. Деамайн отлично знал, насколько сильным бывает это чувство. Главное — раскрыть ученику глаза, правильно его направить и подтолкнуть, и тогда всё пойдёт само собой, так, как было задумано.
Уже не первый день мужчина думал о различных способах, а ответ пришёл случайно, как всегда. Пока его Кейне пропадал в лесу, блуждая среди деревьев и пытаясь найти облегчение и смысл жизни, Деамайн искал нечто, что способно было помочь в его игре. Неважно какими способами, он должен был пробудить жестокость Кейне: ту, которая положена ему по природе. Он же изранен, он страдает, и его ненависть может обратиться не только к тем, кого он косвенно винит в смерти целителя, но и ко всем проявлениям жизнь вообще. Нужно было лишь совсем немного... и, идя по улицам небольшого тихого городка, наполовину заполненного путниками, Деамайн, у одного из постоялых дворов, понял, что ему поможет.
- Ну и зачем мы здесь? - хмуро спросил Кейне, осматривая простые деревянные ворота, украшенные лебедем.
- Ты предлагаешь всё время ночевать на улице? - вопросом на вопрос ответил старший некромант.
Кейне помрачнел, но ничего не ответил. Его, кажется, мало волновало, где и как именно они проводят время, и поэтому спорить с учителем он не стал, как Деамайн и рассчитывал.
Они взяли просторную комнату с двумя кроватями, на втором этаже, откуда из окна открывался чудесный вид на засыпанные снегом улицы, на которых, крича и смеясь, играли дети. Посмотрев на них, Кейне поморщился и, вздохнув, наложил на окно заклинание, не позволяющее звукам извне проникать в комнату. Деамайн усмехнулся, но ничего не сказал.
Они просидели молча почти до самого вечера, занимаясь своими делами, и когда солнце совершенно очевидно было на полпути к тому, чтобы скатиться за горизонт, мужчина предложил спуститься и поужинать. Кейне было плевать, особого аппетита он не чувствовал, но, с другой стороны, когда занимаешь себя чем-нибудь, в голову перестают лезть терзающие мысли — после смерти Люце это он довольно быстро понял. Так что глупо было отказываться. И уже там, внизу, ковыряя распластанное по тарелке мясо, он столкнулся с тем, чего ему сейчас никак нельзя было видеть...