Наглотались оссиановского тумана и во Франции. Как восхищался им 17-летний Виктор Гюго; он оказал влияние и на Ламартина; стало модным называть детей именами героев и героинь Оссиана, возросло число Оскаров и Мальвин. Одно его карманное издание взял с собой в военный поход в качестве отдохновенного чтения сам Наполеон.
В Венгрии его переводил Ференц Казинци, не могли освободиться от его влияния Янош Арань и Шандор Петефи.
Чтобы нынешний читатель тоже получил некоторое представление об оссиановском мире, приведу несколько отрывков в переводе Казинци[224].
Речь идет о битве при Лоре. Альдо, по роду занятий тоже герой, гостит у короля Эрагона. Чудовищно нарушая законы гостеприимства, он соблазняет супругу короля, прекрасную Лорму. Либо он сам, либо Оссиан, либо Макферсон, должно быть, читали Гомера, и, как некогда Парис прекрасную Елену, Альдо похищает женщину. Бежит с нею к королю Фингалу. Эрагон с войском нападает на Фингала, происходит битва при Лоре. Альдо, вместо того чтобы уйти от оскорбленного мужа, ищет встречи с ним, в великом гневе нападает на него:
«Кто там несется, — спросил Фингал, наблюдавший битву героев, — словно скачет олень, словно лань с гулкозвучной Коны? Сверкает щит, прикрывающий стан, и скорбно бряцают доспехи. Он сошелся в бою с Эрагоном. Смотрите на битву вождей; она, как поединок духов в буре зловещей. Но ужель ты повержен, о сын холма, и белая грудь твоя кровью запятнана? Плачь, несчастная Лорма, нет любезного Альдо!»
Но не стоит опасаться за Лорму из-за мести мужа. В конце всякой порядочной героической поэмы все сколько-нибудь стоящие герои погибают. Эрагон тоже. Тема супружеской измены неактуальна.
Лорма ждет своего Альдо:
«Лорма сидела в чертоге Альдо при свете горящего дуба. Ночь наступила, но он не вернулся, и печаль на душе у Лормы. “Что удержало тебя, охотник Коны? Ведь ты обещал вернуться? Быть может, олень далеко убежал и темные ветры вздыхают вокруг тебя среди вереска? Я одна в чужеземном краю, кто мне здесь друг, кроме Альдо? Приди со своих гулкозвучных холмов, о мой самый любимый!” Очи ее обратились к воротам, и слышит она шумные ветра порывы. Мнится ей, это шаги Альдо, и радость взошла на лице ее, но печаль набегает снова, как на луну прозрачное облачко. “Неужели ты не вернешься, мой милый? Дай погляжу я на склоны холма. Луна на востоке. Покойно блистает лоно озера! Когда же я увижу псов его, бегущих с ловитвы? Когда я услышу глас его громкий, издалека принесенный ветром? Приди со своих гулкозвучных холмов, охотник лесистой Коны!”
Его неясная тень на скале возникла, словно луч водянистый луны, когда он прорвется меж двух облаков, а в поле полночный ливень. Она поспешила по вереску вслед за смутным призраком, ибо она поняла, что герой ее пал. Я слышал, как близятся стоны ее, подобные скорбному голосу ветра, когда он вздыхает в траве пещеры.
Она пришла, она отыскала героя, и голос ее умолк. Молча она обращала скорбные очи, бледная, как водянистое облако, что подъемлется с озера к лунным лучам.
Немного она прожила на берегу Коны: ее приняла могила».
Перевод Казинци, несомненно, хорошо передает оссиановские интонации. Другой вопрос — содержание. Многие, кроме него, пробовали воссоздать на венгерском языке печаль песен кельтского барда.
И все ж сыскался поэт, которого не увлекла кельтская эпидемия, — Карой Кишфалуди[225] счел образы героев преувеличенны-мм: они никогда не трудились, все только охотились да воевали, но возможности при лунном свете. Взяв в руки лютню, сам сочинил героическую песнь «Герой Ферчи». Начинает он так:
«Пробудись, моя лютня, услада уху творение! Время геройства настало, праздность оставь позади.
О звезда дебелая, что бургомистр на небе, что дрожишь сквозь дырочки занавесей? На Ферчи глядишь крепыша? Ишь, потягивается, трубкой попыхивает, небу подмигивает. Пред ним скелетик еще неоплаченного каплуна и сердито за ее пустоту опрокинута фляга. Спит уж. Мирно похрапывая».
Но тут перед ним возникает душа деда.
«Лицом бел; щит с крепостные ворота, пуговица на доломане — мертвая голова, с отвислых усов осыпается каменная пыль». Корит нерадивого внука: Имруш, сосед-козлодуй, окопал границы надела, а он тут дрыхнет, нет чтоб мечом поквитаться. «На том вскинул головушку Ферчи, стукнул по столу так, что дрогнул ветхий домишко». Проснувшись, очухался, оружие, вернее дубину, схватил и пошел на врага.
224
Настоящее издание следует переводу Ю. Д. Левина. См.: Дж. Макферсон. Поэма Оссиана. М., 1983.
225
Кишфалуди Карой (1790–1830) — венгерский поэт и драматург, Родился в дворянской семье. Состоял на военной службе, принимал участие в войне с Наполеоном. Сочинения: драмы «Татары в Венгрии», «Воевода Шинбор»; социальные комедии «Женихи», «Разочарования»; новелла «Что делает аист?». — Прим. ред.