С и д о р и х а. Попусту, как же!.. Эй, девушка! (Хохочет.)
Д а ш к а. Это вы ко мне?
С и д о р и х а. К тебе, милая. К тебе, лапушка! Чего это ты под моего Сидора подкоп ведешь, любезная?
Д а ш к а (отступает). Больно мне это нужно…
С и д о р и х а. Повадилась ты, я смотрю, чужие яйца воровать. Да как же ты, родимая, не убоялась меня? Я же тебя переломлю напополам, и вся не́долга.
Д а ш к а (остановилась). Ломай. Не жалко.
С и д о р и х а (тоже остановилась). Чего мелешь, непутевая?
Д а ш к а. Жить мне неохота — вот чего.
С и д о р и х а. Да ты что, девушка?
Д а ш к а. Сидора своего пожалела! Да плевать я на него хочу. Тоска. Тоска какая… Хотите — повешусь? (Хохочет, уходит.)
Л и п а. Эк ее выворачивает!
С и д о р и х а. Чего-то, подружка, мне жалко ее сделалось, прямо реветь охота.
Л и п а. Да ты идешь ли на ферму?
С и д о р и х а. Ты уж одна, Олимпиадушка, а я за Дашкой присмотрю, как бы не натворила чего…
Расходятся. Появляется б а б к а А н и с ь я. Увидела бутыль, крестится.
Б а б к а А н и с ь я. И что бы это такое значило? Обронил кто-то. Экая цистерна без пригляду! (Направляется к бутыли, ступает на проломленную Киселем доску, проваливается.) Ой, батюшки! Ой, лишенько! Провалилась по самые микитки. И что теперь делать? И не вылезешь. И бутыль окаянная перед глазами. Вот, прости господи, и видишь, да не возьмешь! Ай, больно! Согрешила, дура старая, на винцо позарилась. Теперь и до дому не доберешься. Эй, нет ли кого! Эй, эй!
Выходит И в а н с ржавой банкой.
Б а б к а А н и с ь я. Слава богу, живой человек нашелся. Помоги, касатик, повисла между небом и землей.
И в а н. Иду, иду! (Вытаскивает бабку Анисью.)
Б а б к а А н и с ь я (быстренько накрывает бутыль подолом). Ой, лишенько, ой, нога!..
И в а н. Здравствуй, бабка!
Б а б к а А н и с ь я. Да никак Ванька Олимпиадов?
И в а н. Признала, старая?
Б а б к а А н и с ь я. Как не признать… Приехал? Опять у меня по саду шастать будешь?
И в а н. А если и залезу, опять крапивой пороть начнешь?
Б а б к а А н и с ь я. Куды мне с такой верстой справиться… Ой, лишенько!
И в а н. Давай ногу посмотрю.
Б а б к а А н и с ь я (отодвигается). Шагай себе, шагай!
И в а н. Да ведь нога у тебя!
Б а б к а А н и с ь я. И у меня нога, и у тебя нога. У всех ноги. Проваливай.
И в а н. Да ведь врач я, бабка Анисья.
Б а б к а А н и с ь я. Нет уж, миленький, ты мою ногу не трожь. Хоть ты и врачом прозываешься, а неизвестно, какой ты лекарь. Я свово доктора дождусь. Все одно ему с вызова через мост идти.
И в а н. Я и делать ничего не буду, бабка. Посмотрю только.
Б а б к а А н и с ь я. А и смотреть нечего. Сломалась нога, и все тут. Я, может, в обиде на тебя. По городам разлетываешь, на родину раз в пять лет приезжаешь, — в обиде я, и все тут.
И в а н. И ты, Брут…
Б а б к а А н и с ь я. Не врут, а правду говорят. А ну, скажи мне, Ванька, почему ты в деревню не вернулся как обещал? Молчишь? И то ладно. Значит, не совсем сердце потерял.
И в а н. Ладно тебе, старая, душу точить.
Б а б к а А н и с ь я. То-то оно, что свою душу всякому жалко.
И в а н. А помнишь, бабка, когда я в институт уезжал, ни у кого в деревне муки не осталось.
Б а б к а А н и с ь я. Аи что из того?
И в а н. Хотел бы я понять, что виной тому.
Б а б к а А н и с ь я. А сами, касатик, сами виной.
И в а н. Как у тебя все просто, старая.
Б а б к а А н и с ь я. Хоть просто, хоть сложно, а только скажу я тебе, Ванька: свою землю, на которой родился, забыть — все равно что мать родную бросить. Ты должен был на эту землю вернуться и ей помогать, как матери помогаешь. Такое тебе мое слово. А теперь подставь лоб — поцелую. (Целует Ивана.)
И в а н. Бабка…
Б а б к а А н и с ь я. Ну, ну… А вон и доктор наш идет, смотри-ка! И сестренка твоя двоюродная с ним.
Подходят В а л е н т и н и Н а с т я.
Н а с т я. Братишка!
В а л е н т и н. Ванька! Приехал… Молодец! Мать каждый день пироги печет, каждое утро на дорогу смотрит.
И в а н. Настюха-то!.. Если бы не сестра мне, в жены бы взял.
Н а с т я. А я бы за тебя не пошла!
В а л е н т и н. Ну, рассказывай, что у вас там? Какие новости?
Удаляются.
Б а б к а А н и с ь я. А я, значит, хоть помри!