Н а д я. Меня? Конечно, меня это никак не касается. Совершенно никак не касается. Как это может меня касаться?.. (Вдруг всхлипнула, бросилась вон из комнаты.)
Пауза.
А н н а Г е о р г и е в н а (с тоской). Ах, тянутся к тебе девчонки, Леонид, ах, как тянутся!
Л е о н и д. Еще бы… Они дни и ночи дежурят под моим» окнами! Они выстраиваются в очередь, чтобы только одним-глазком взглянуть на меня! (Привлекает ее к себе.) Радость моя, никто, слышишь, никто, кроме тебя, мне не нужен! Никто!
З а н а в е с.
Один из уголков заводского стадиона. Слева — длинная низкая скамейка, предназначенная для отдыха спортсменов.
Июль. День на исходе.
За кулисами — звуки, характерные для жизни стадиона в активные часы. Через сцену время от времени проходят, пробегают тренирующиеся ю н о ш и и д е в у ш к и.
Где-то, по-видимому, не очень далеко, идет игра в волейбол: доносятся удары по мячу, свистки судьи, возгласы игроков.
Входит Л е о н и д. Он в спортивной форме, в руках бамбуковый шест для прыжков. Л е о н и д разгорячен и явно чем-то раздосадован. Он оборачивается, сердито, как копье, мечет шест за кулисы, направляется к скамейке, садится.
Пауза.
Появляется Н а д я. Она в простеньком платьице, но в руках модная большая сумка, на ногах — туфли на тонких высоченных каблуках.
Н а д я (проходя). Здравствуйте, Леня!
Л е о н и д. А-аа, Надя Калебошина… Здравствуй! Какими судьбами здесь?
Н а д я. Вовлекли. В баскетбол играю.
Л е о н и д. Ну и как, интересно?
Н а д я. Мне-то интересно. А вот капитану команды не очень интересно. Мажу и мажу.
Л е о н и д. Печально. Но — не робей, тренируйся больше. Располагайся, потолкуем! Торопишься?
Н а д я. Не особенно. (Садится, растирает ногу.)
Л е о н и д. Позволь, позволь, это что же, голубушка… На стадион… И в таких туфельках?
Н а д я. Не на стадион, а со стадиона. А с работы — почему нет? Кончила игру, приняла душ, иду домой. Может быть, через парк пойду. (Снимая туфли.) Хороши, правда? Хороши, чтоб они сгорели.
Л е о н и д. Вот те на, пожелала? Тесны? Жмут?
Н а д я. Да нет, каблуки-«гвоздики» проклятые? Вы попробуйте, походите на таких! Замучилась я с ними. Долой сорвать? Жалко, модные.
Л е о н и д. Модные… Нравиться хочешь?
Н а д я. Хочу, а как же! Я девушка: мне это полагается.
Л е о н и д. Ты хоть кавалерам о своем желании не рассказывай. Неудобно.
Н а д я (простодушно). Почему неудобно, что тут плохого?
Л е о н и д (назидательно). Человек должен нравиться своим содержанием, душой… Дело не в модных каблуках.
Н а д я. Дело не в модных каблуках, конечно, но и в модных каблуках тоже, я знаю.
Л е о н и д. Ах, знаешь… Тогда не жалуйся. Если хочешь быть красивой, надо страдать, как говорят французские модницы.
Н а д я (вздыхая). Я — русская модница: хочу быть красивой и не страдать. Можно так?
Л е о н и д. Можно. Пожалуйста. Ах, ты, юная… (Погладил ее по спине.)
Н а д я (не шевелясь). Это что — тоже репетиция? Я в драмкружке не состою. (Леонид поспешно убрал руку.)
Н а д я (после паузы, тихо). Вот товарищ Сербова, Анна Георгиевна, — красивая, ей никакие каблуки не нужны. И вы очень красивый, Леня, — верно, верно, я правду говорю.
Л е о н и д. Ох, теперь все, теперь до самого неба нос задираю. Гляди, как тянется. (Рассмеялся.) Но-но, и ты не унывай, Надюша. Все твое — впереди. Повзрослеешь, похорошеешь…
Н а д я. Когда-то оно будет…
Л е о н и д. Хочешь, скажу, когда! Открой левую ладошку, судьбу расскажу.
Н а д я. Погадаете? Вы и это умеете?
Л е о н и д. А как же, все умеем: и это, и то, и то, и это. «В Греции все есть!»
Н а д я. Да, да, я слышала, у вас все получается — талант! (Живо.) А вы, Леня, начали работу над защитным устройством? Много уже сделали?
Л е о н и д (укоризненно). Уютный уголок, скамеечка, молодой человек и девушка… А ты — защитное устройство!..
Н а д я. Знаю, знаю: молодым людям про чувства полагается говорить. А если еще что-нибудь интересное придет в голову? Нельзя? Да?
Л е о н и д (пристально глядя на нее). Занятная ты девица, Наденька, занятная. И… и довольно милая, я бы сказал.