Пауза.
М а л о з е м о в (растерянно). Леня… Леонид…
А д а м о в (вынимает портсигар). Кто-нибудь хочет курить, молодые люди? Прошу!..
Молчание. Никто не берет сигарет.
А д а м о в (закуривая, медленно). Так как же, Леонид Петрович, будем считать вопрос окончательно выясненным или нет?
М а л о з е м о в (вскакивая). Леня! Ручьев! Ты понимаешь, что происходит? Ведь это подсудное дело! Под суд пойдет Анна Георгиевна!
Л е о н и д (с трудом произнося слова). Нет, нельзя… Невозможно это допустить… Во всяком случае я не согласен…
М а л о з е м о в. Ну! Ну! Почему не продолжаешь? Что замолчал?
А д а м о в (резко). Тише! Успокойтесь, Малоземов! Успокойтесь или уходите!
М а л о з е м о в. Это вы мне?
А д а м о в. Именно вам!
М а л о з е м о в. Пожалуйста! Успокоился! (Выбегает из кабинета.)
А д а м о в (вслед). Неврастеник… (Пауза. Леониду.) Что же, благородно, по-рыцарски, Леонид Петрович, отдаю дань… А если на минутку отвлечься от эмоций и перейти к фактам… Суду, как известно, нужны факты, только факты! Разумеется, мне и самому жалко Сербову, но… но мне и себя жалко. Н-да. Это естественно, каждый вправе так рассуждать.
Л е о н и д молчит.
Безусловно, сейчас предугадать судьбу Анны Георгиевны нельзя. Но в деле есть одно обстоятельство, оно в определенной мере отводит от нас вину. Ограждение было, рабочий им не пользовался. Он не имел права так работать. Пусть старое устройство неудачно, бьет по выработке, но он должен был им пользоваться, пока новое не поставят!
Пауза.
А ты тоже умник, Леонид… (Кричит.) Что заслужил, то и получишь! Строгий выговор влеплю, не меньше! Как это так, что за самоуправство? Передал задание, ничего не сказал, не поставил в известность. Безобразие!
Отдел. М а л о з е м о в один. Шагает по комнате, натыкаясь на столы, стулья и не замечая этого. Из кабинета Адамова выходит Л е о н и д.
М а л о з е м о в (метнувшись к нему). Леонид, подожди! Что творится? Анна Георгиевна взяла вину на себя, а ты… ты делаешь вид, что ты тут ни при чем и еще в благородство играешь. Но тебе отлично известно, что никакого задания ты Сербовой не передавал!
Л е о н и д (хрипло). Сербовой ничего не будет. Никому ничего не будет. Сам рабочий виноват: он не имел права пренебрегать ограждением.
М а л о з е м о в. Нет, не так все просто: беда осталась бедой! И надо отвечать, коли уж случилось! Анна Георгиевна и Адамов хотят тебя вызволить — это ясно. А ты… Ты видишь, твою вину на другого человека перекладывают, на твоих глазах все делается — и ты молчишь, позволяешь это делать…
Л е о н и д (сквозь зубы). Иди ты к черту! Кто позволил, ну кто позволил?! Я ничего еще не позволил! (Тяжело опускается на стул, закрывает лицо руками.)
М а л о з е м о в (лихорадочно). Верно, Леня, мы снимаем шапки перед тобой, ты одарен… ты исключительный… Но это не значит, что ты должен быть сволочью! Если ты согласишься, если ты… (Кричит.) Это гнусность, подлость — и ты ее совершишь, Ленька, ты?!
Л е о н и д вскочил, он весь дрожит, кулаки сжаты, кажется, вот-вот бросится на М а л о з е м о в а.
(Тяжело дыша.) Ну что же… что же ты?.. И все молчишь! Продолжаешь молчать!.. Хорошо, ладно, кончаю разговор.
Повернулся к двери, ахнул: на пороге — Н а д я.
М а л о з е м о в. Калебошина? Ты что тут делаешь?
Н а д я. Слушаю. Я все слышала, что вы здесь говорили. Я к Лене прибежала, узнала о несчастье в цехе и прибежала, хотела сообщить. А, выходит, не надо было бежать.
З а н а в е с.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Комната Л е о н и д а. Современная мебель, телефон, радиоприемник, телевизор, много книг. У стены — небольшого размера пианино. Вечер. В комнате А н н а Г е о р г и е в н а и Я к о р е в а.
Я к о р е в а. …Несложное дело. Была неподалеку, дай, думаю, попробую. Телефон под рукой, набрала номер, женский голос отвечает: «Ручьева нет, звоните через полчаса!» Ну, а кто эта женщина, что из квартиры Ленечки вечерком отвечает? (Смеется.) Хи-хи-хи… Не беспокойся, мне все известно — кто, к кому, зачем…