Л е о н и д. Умница! Абсолютно верно! (Отбирая Петрушку.) Давай-ка его в сторону: третий лишний, говорят. (Сел рядом.)
Н а д я (обняла его, после паузы). Все думаешь? Да, от этих мыслей никуда не денешься. Их не выбросишь.
Л е о н и д. Что такое, какие мысли? Ни о чем я не думаю. (Вдруг вскочил, кричит.) Я не требовал, я не просил этой жертвы! Она сама захотела так сделать! Она этим хочет доказать свою любовь и обязать меня к ответному чувству!
Н а д я (негромко). Каждой женщине хочется доказать свою любовь. И мне тоже. Я ведь даже на что пошла… Анна Георгиевна умерла сейчас… сейчас, здесь… вот она, лежит рядом… А я тут стою и приплясываю. Стыдно, тяжко мне, я уйти хотела, а вот обнимаюсь с тобой — «пляшу». (Торопливо.) Леня, Ленечка, послушай, нельзя брать «подарка» Анны Георгиевны! Это такой «подарок» — он боком выйдет. После него человеком не останешься! Да ты и сам знаешь… Я присутствовала при твоем разговоре с Игорем: ты ни слова ему не ответил, ты закрыл лицо руками…
Л е о н и д (яростно). Ну, что, что мне в конце концов делать, черт бы вас всех подрал?! (Зашагал по комнате. После паузы.) А вот другие, между прочим, ясно дали мне понять, что лучше, если заявление Сербовой не будет опротестовано. (Быстро.) Ей ничего особенного не грозит. Никому ничего особенного не грозит: рабочий сам виноват. Но мы с Анной Георгиевной — разной ценности люди. Во всяком случае так утверждают. Понятно? Вот меня и хотят избавить от всей этой чертовни с допросами, прокурорами, судом…
Н а д я. Но тебе-то известно, что Анна Георгиевна тут ни сном, ни духом! Это же все неправда!
Л е о н и д. Да, неправда! Но я тебе уже сказал: люди считают, что я больше полезен, больше нужен. Ясно?
Н а д я. Кому ты больше нужен?!
Л е о н и д (раздраженно). Ну, я не знаю, кому: руководству, общественности, черту, дьяволу!.. (Сдержавшись.) Нет, верно, клянусь тебе, галчонок, весьма ответственные лица считают, что я должен именно так поступить.
Н а д я (тихо). А сам ты как считаешь?
Молчание.
Обо мне ты забыл, Леня? Ты ведь мне тоже нужен, ох, как нужен! Я уж без тебя теперь не могу!
З а н а в е с.
Две недели спустя.
Заводоуправление. Комната заводского комитета ВЛКСМ. Обеденный перерыв на заводе. В комнате М а л о з е м о в и Н а д я.
М а л о з е м о в (продолжая разговор). …Есть еще у нас адамовы, есть: для любимчика на все готовы! Но главная суть не в Адамове, суть — в Леониде.
Н а д я (негромко). И в Адамове тоже. А может, даже и в нем главная! (Пауза.) Вот я все думаю… Каким рождается человек: плохим или хорошим?
М а л о з е м о в. Это ты к чему?
Н а д я (продолжая мысль). Рождается просто дитя, младенец, а уж потом люди делают человека плохим или хорошим — те, кто его окружает. Верно?
М а л о з е м о в (нахмурившись). Вообще-то в принципе правильно: среда, влияние среды… Ого, вон ты с какой карты пошла… Хитра! Эх, посмотрю я — все вы, женщины, одинаковы. Для тебя тоже главное — Леонида вызволить.
Н а д я. Главное, а как же! Я и не скрываю.
М а л о з е м о в (сердито). Что же, выходит, и я виноват, милая, что твой Ленька таким оказался?
Н а д я (тихо). А вы разве не были его товарищем?
М а л о з е м о в (запальчиво). Ну и что, я был ему плохим другом, мало предан, зла ему в чем-нибудь желал?!
Н а д я. Так ведь Адамов ему тоже зла не желал…
М а л о з е м о в. Слушай, чего ты хочешь от меня? Силком меня сюда затащила — и выпытываешь, выпытываешь… Мне в столовую надо!
Н а д я. Пообедаете. Перерыв только начался. Все-таки про Леню вы мне так ничего и не сказали. Что он? Как он?
М а л о з е м о в. Не знаю! Не здороваюсь, не общаюсь! Мне с ним сейчас противно даже в одной комнате сидеть. И оставь меня в покое! Наши отношения с Ручьевым кончились, меня он теперь совершенно не интересует. Человек свою пользу заводу приносит — несомненно, большую пользу — ну и черт с ним! (Поспешно выходит из комнаты.)
Пауза.
Н а д я тоскливо бродит из угла в угол.