Н а д я (едва слышно). Я сама себя не понимаю.
А н н а Г е о р г и е в н а (привлекая ее к себе). Счастье твое, что ты еще можешь плакать. А у меня глаза сухие, давно уже слез нет.
Долгая пауза.
А н н а Г е о р г и е в н а. Ну, так как же мы с тобой дальше будем, Надюша?
Н а д я крепко прижимается к ней, беззвучные рыдания сотрясают ее узенькие плечи.
Окажи мне, — я спрашиваю: как дальше будем? Ведь мы обе любим его. Обе!..
Н а д я (всхлипывая). Что же дальше… Ну, что я могу сказать?.. Так и пойдем дальше — каждая своей дорогой.
З а н а в е с.
Спустя несколько часов.
Кабинет директора завода А н д р е я С т е п а н о в и ч а К р у т о в а. За своим столом — К р у т о в, напротив в кресле — Ш е в л я к о в.
К р у т о в (продолжая разговор по телефону). Уже на стенде? Установили? Стало быть, «последний решительный»?..
Н а д я (появляясь на пороге). Можно? Здравствуйте!
Ш е в л я к о в. Здравствуй, Надя! Входи.
К р у т о в (в телефон). Добро! Будут результаты — премия за мной!.. Валяй, ни пуха ни пера! (Кладя трубку. Наде.) Где ты пропадаешь, Калебошина? Искали тебя, искали, даже домой к тебе бегали… Ты что встал, Василий Сергеевич? Не уходи!
Ш е в л я к о в. А я и не собираюсь.
К р у т о в. Присаживайся, Калебошина! Как тебя?.. Надя, кажется? Надежда, стало быть. Вера, Надежда… Тьфу, опять — любовь! Вот тоже дельце навязалось на мою голову! (Откашлявшись.) Так вот, дорогая наша Надежда, молодое поколение наше, побеседовать нам с тобой требуется. Я, разумеется, очень рад тебя видеть, но, сама понимаешь, работы у меня невпроворот, так что давай быстренько толковать.
Н а д я. Давайте быстренько. О Ручьеве говорить будете?
К р у т о в (опешив). То есть, э-э-э… ты, собственно, почему так решила?
Н а д я. А ведь вы тоже Лёнин болельщик. Все его главные болельщики сейчас всполошились.
К р у т о в. Но-но, насколько я знаю, и ты к Ручьеву неравнодушна. Чего там…
Н а д я. Верно, я неравнодушна, очень неравнодушна.
К р у т о в. Вот молодец, уважаю прямое слово! С удовольствием сообщу тебе приятное известие, Надежда. Девяносто процентов за то, что никакого «дела о катастрофе в штамповочном» не будет! Я связался с соответствующими органами: вопрос ясен. Ни цеховое начальство, ни Сербову, ни Ручьева к суду нет оснований привлекать. Административными мерами обойдемся. Стало быть, все волнения побоку, понимаешь! (Телефонный звонок. Берет трубку.) Я!.. А, привет, Авенир Устинович! Так… так… А сейчас откуда? Пенза, Куйбышев, Владимир, Рязань… Ну-ка, зачитай еще раз. Да нет, не оглох, но ведь приятно слышать! Есть, спасибо! (Кладет трубку.) Министерство. Отметить собираются. Куча благодарственных писем поступила за нашу продукцию! (Хлопнув Шевлякова по плечу.) Пожалуй, и в этом году переходящее знамя удержим, а, секретарь? Вот по этому поводу надо созвать собрание: порадовать надо рабочий класс. (Наде.) Ты смотри, как у нас ладно идет, Надежда: и с работой справляемся хорошо, и живем недурно — заработки, новоселье то и дело народ празднует… А ты мелочами радость омрачаешь.
Н а д я (негромко). Люди, по-вашему, мелочь?
К р у т о в. О-оо, демагогия… Это мне не нравится. (Сдерживая раздражение.) Если говорить по-настоящему, девушка, то вот о ком беспокоиться надо — о рабочем, что в цехе покалечило, пострадал человек. Хоть и сам виноват, за выработкой погнался, а все же пострадал.
Н а д я. Там уже ничего нельзя сделать. А здесь еще можно попытаться.
К р у т о в. Где это здесь?
Н а д я. А разве у нас один искалеченный, товарищ директор?
Пауза.
К р у т о в (побарабанив пальцами по столу). Н-да!.. (Поднимаясь.) Вот что, родные мои, мне сейчас нужно к стенду, там АТ-6 испытывают, последнее испытание… (Наде.) Нет, ты оставайся, милая, я скоро вернусь! И тебя попрошу подождать, секретарь! Кстати, невредно было бы, если бы ты покуда немного мозги вправил девчушке. Хотя мы и не договорили, но моя точка зрения на это дело тебе известна!
Ш е в л я к о в. Известна, как же.
Крутов ушел. Ш е в л я к о в вынул трубку, набил табаком, закурил.
Пауза.