К а т я. Какая сейчас диета, хоть бы по карточкам крупу отоварили… Может, кому и нужна диета, а Дмитрий — рабочий человек, ему поесть надо.
С е н и н (с наигранной обидой). Это выпад, вылазка. А мы? Кто мы такие? Мы — производители материальных ценностей. Вот этих, например. Узнаю жакеточку нашей артели. (Осклабился и бесцеремонно ощупывает Катину жакетку. Интимно.) Люкс! Вот я какой… Начал с диеты, перешел на жакеты, хе-хе.
Л е в к и н. Ладно тебе, молодой женщине это неинтересно.
С е н и н. Ах, до чего мы нелюбим прозу жизни! Я, Валерий Петрович, не чистоплюй. Не брезгую работать на отходах, чтобы жить на приходах. На том держимся. Не на собрании выступаю, здесь, надеюсь, все свои?
Л е в к и н. Иссяк ваш регламент. (Поднял рюмку.) Твое здоровье, Антон Саввич. (Повернулся к Рожкову и Кате.) За молодых! (Сенину.) Ну, этот уже выпил… Так, дай бог, не последнюю в этом обществе. (Сокальскому.) А хата твоего соседа — развалюшка. Зачем купил? В надежде со временем обновить. Подведу каменный фундамент. Крышу покрою железом, железо — масляной краской.
С е н и н (наливая Рожкову, кивнул в сторону беседующих). Дельцы! Учись разуму… Был у меня перед войной пятистенный дом под Волоколамском. Поди знай, что немец туда допрет. Пепел остался. А вот Антон Саввич будто знал, к востоку от Москвы строился. И приехал ты в обжитой дом, к родному очагу да к сладкому пирогу. (Взглянув на Катю, опять осклабился и хихикнул.) Значит, фортуна. Выпьем?
Л е в к и н (продолжая беседу). Участок мне нравится, есть где посеять, есть где детишкам поиграть. А их трое. (Рожкову.) Сколько лет вашему малышу?
С о к а л ь с к и й (выручая Рожкова). Четвертый годок Леньке пошел.
Л е в к и н. На год старше моей Зинульки. Глядишь, когда-нибудь и породнимся.
С е н и н. Дочка, дачка, тишь да гладь, ах, сама садик я садила… Ничего бобылю мне не надо, только надо (прильнул щекой к рюмке) тебя мне одну… (Опрокинул в рот рюмку, встал, вытащил из кармана брюк бутылку коньяка. Обращается к Рожкову.) Цени! За наше знакомство, общие успехи и… (обращается к Кате) за возвращение доблестного мужа.
Р о ж к о в (резко). Пить не буду!
К а т я. Он не будет, ему нельзя. Он до рассвета уезжает на аэродром.
С е н и н. Какой там тарадром? Не прикрывай рюмку. Первый раз встречаю фронтовика, чтоб отказывался… Давай, герой!
Р о ж к о в (поморщившись). Герой… Будет вам болтать!
С е н и н. Не прибедняйся. «У нас героем становится любой… Мы будем петь и смеяться, как дети»… Валерий Петрович, я правильно высказываюсь?
Л е в к и н. Это же песня, из нее слов не выкинешь.
С е н и н. Именно! Не возражай, пей!
С о к а л ь с к и й (примирительно). Не будем торопиться. Я тоже заветный стишок припомнил: «Спящий в гробе мирно спи, жизнью пользуйся живущий!» Вот она, простая мудрость, Дмитрий.
Р о ж к о в (резко встал). Пользуйтесь! Без меня.
С о к а л ь с к и й (в наступившем замешательстве). Дмитрий, гостей не обижай.
Р о ж к о в (глухо). Не обижать гостей? (Покосился на Сенина.) Пусть пьет, а петь не смеет! Если такого не остановить, он и сейчас заладит, как до войны: «Небеса над врагом почернеют грозной тучею…» А видел он, как чернело над нашей головой? Видел, каким пламенем горели наши «Чайки» в первых воздушных боях? «Будем смеяться, как дети…» Не люблю!
С е н и н (поднялся, заметно протрезвел, вызывающе спрашивает Рожкова). Это как вас понять?
Р о ж к о в (Сокальскому). И не в гробах хоронили мы близких, Антон Саввич. Не в гробах. Обидно слушать разговоры. За павших в бою обидно. За безымянные братские могилы. За вдов и сирот. Обидно за нашего…
С о к а л ь с к и й (резко). Прекрати, Дмитрий!
Тягостная пауза. К а т я оробела, молчит, умоляюще смотрит на Р о ж к о в а, испуганно — на о т ц а.
Р о ж к о в. Прекратим. (Кате.) Прости, не могу я… Похожу немного… (Рожков уходит.)
Л е в к и н. Что же это он? (Сенину.) Типун тебе на язык. Чего пристал к человеку: «Пей!» Распелся…
К а т я (все еще волнуясь). Папа, мне можно? (Порывается уйти.)
С о к а л ь с к и й. Ступай. (Он ждет, когда за Катей закроется дверь.) Солдат. Совсем солдат, отвык от гражданского общества. И еще он контуженный.