Выбрать главу

Б е с к а р а в а й н ы й (профессору). Я не прощаюсь?..

П р о ф е с с о р. Я приглашен вашей супругой к вам на обед.

Б е с к а р а в а й н ы й. Вот и прекрасно. (Уходит.)

К р у г л я к (профессору). Прошу сфотографироваться для заводской газеты. (Марине Петровне.) И вас. С вашим учеником.

М а р и н а  П е т р о в н а. А потом товарищ Кругляк по привычке подпишет под фото: «С теплой материнской улыбкой Бескаравайная беседует с учеником»?

К р у г л я к. Интимность в подтекстовках — мой стиль. Прошу, прошу на солнышко.

Все идут к выходу.

Д е ж у р н а я (задерживает Марину Петровну). Это вы директорша Бескаравайная будете?

М а р и н а  П е т р о в н а. Я — педагог консерватории Бескаравайная.

Д е ж у р н а я. Я и говорю, что директорша. (Таинственно.) Вас тут одна гражданочка спрашивает.

К р у г л я к (с порога). Марина Петровна, мы вас ждем.

М а р и н а  П е т р о в н а. Нет, я, серьезно, не буду…

К р у г л я к (обиженно). Как хотите. (Уходит.)

М а р и н а  П е т р о в н а (дежурной). Где ж она, эта женщина?

Д е ж у р н а я. Она в малом фойе.

Д е ж у р н а я  выходит. М а р и н а  П е т р о в н а  садится в кресло к авансцене, устало зажмурила глаза. К ней медленно идет  С т е п а н и д а, пристально всматриваясь в ее лицо.

С т е п а н и д а. Вот вы какая…

Пауза.

М а р и н а  П е т р о в н а  удивленно поднимает на нее глаза.

Не такая уж и красивая. Не такая и молодая.

М а р и н а  П е т р о в н а (улыбается). Вовсе не красивая и давно уже не молодая… Это вы меня спрашивали?

С т е п а н и д а. Сколько лет как вы замужем?

М а р и н а  П е т р о в н а. Не понимаю… Для чего это вам?

С т е п а н и д а. Лет двадцать?

М а р и н а  П е т р о в н а. Двенадцать… Но, извините…

С т е п а н и д а. Значит, он не на вас меня променял. Меня он бросил двадцать лет назад.

М а р и н а  П е т р о в н а (пораженная). Вы… Это вы? Степанида?!

С т е п а н и д а (усаживаясь в кресло напротив). Степанида Гавриловна.

М а р и н а  П е т р о в н а. Боже мой!.. Неужели?!.. Как мы искали… Как он искал!

Пауза.

Все эти годы мы только и думали… Он только и думал о них… И ни слова… Ни весточки…

С т е п а н и д а. Вам нужно уехать отсюда. Это будет лучше. И для него. И для детей.

М а р и н а  П е т р о в н а. Они… с вами?

С т е п а н и д а. Со мной.

М а р и н а  П е т р о в н а (просияв). Живы, живы Степанида. Так вы его любите?

Пауза.

Тогда уговорите. Пусть уедет отсюда. И оставит меня в покое.

М а р и н а  П е т р о в н а. Чтобы он уехал? И не встретился с детьми? Но это так жестоко… Так жестоко… (Степаниде которая поднялась с кресла.) Куда же вы? Я не пущу вас. Вы слышите? Он должен, должен увидеть детей…

С т е п а н и д а (твердо). Нет, не должен.

М а р и н а  П е т р о в н а. Я понимаю… может быть, он и заслужил эту жестокость. Но неужели вы никогда, никогда не думали… А что, если в вашем горе не только он виноват?

С т е п а н и д а. Не думала?!

Пауза.

Наверное, ему и в самом деле было со мной тяжело. Но, гражданка Бескаравайная… Когда я носила эту фамилию, то и мне с ним нелегко приходилось. (Говорит больше себе, чем собеседнице.) Двое малышей на руках… Комнатенка метров девять или десять. Тут, бывало, и варю, и пеленки стираю. И жду. Его жду. Каждый день, каждый день до позднего вечера. Другие мужья хлопочут, заявления подают на квартиры, а мой только и знает — завод да завод. Или еще рабфак. Или субботники, воскресники… Тяжело. Намекнешь, напомнишь — таким волком на тебя посмотрит, будто ты его на кражу толкаешь. Ночью придет и за книги. При живом муже жила, как вдова. А на заводе не нахвалятся люди: растет Бескаравайный…

М а р и н а  П е т р о в н а. Боже мой, как все сложно!

С т е п а н и д а. Изо дня в день он все выше и выше. Вижу, как забирает его кто-то у меня, а задержать не могу. Кругом ведь он прав, одна я виновата…

М а р и н а  П е т р о в н а. Я не прошу, чтобы вы простили. Пожалейте его.

С т е п а н и д а (с порывом). Да поймите же вы… Двадцать лет, двадцать лет я учила детей, что отец их — подлый человек. А теперь что делать? Пополам делить вину? Чтобы мои дети от меня отшатнулись? Вруньей, клеветницей назвали? Да они, они ведь у меня — все. Все, что в жизни осталось.