Л ю б к а (играя кончиками своей косынки, поет).
(Замолчала, прислушалась.) Слышишь, Вадим? Вся роща поет. И поет она разными голосами. Весна…
Л о м о н о с. Любовь, так? (Ударил по струнам гитары и, отчаянно фальшивя, почти в прозе, запел.) «Я б тебя целовал, уходя на работу, так? Ты, только ты одна виновата, так? Что я до сих пор не женат!»
Любка громко расхохоталась. Ломонос замолчал.
Конечно, какой из меня певец…
Л ю б к а (еще смеясь). Вадим, зачем ты купил гитару?
Л о м о н о с. На всякий случай.
Л ю б к а. Мне в подарок?
Л о м о н о с. Сказала, ха! (Быстро.) Но могу дать поиграть, так?
Л ю б к а. До конца семилетки?
Л о м о н о с. А мы, Люба, «четыре — за два»!
Л ю б к а (смеется). Хороший ты парень, Вадим, честное слово… (Берет у него гитару и продолжает петь, аккомпанируя себе.)
Возьми свою гитару, Вадим.
Л о м о н о с. А зачем она мне? Тебе она больше идет. Играй, пой, так?
Л ю б к а. Не поется мне, Вадим, не играется…
Л о м о н о с. Мудришь ты, Люба.
Л ю б к а. Мудрю.
Л о м о н о с. Слыхал, больших людей ищешь, а я что, чижик, так? Я тоже не маленький…
Л ю б к а (смеется). Люблю больших, а не здоровенных, Вадя! Высоких, а не длинных!
Л о м о н о с. Понимаю. Я в шутку… Тут старик сторож мне анекдот рассказал. Похоже, про меня. Спрашивают, значит, солдата: «Солдат, ты девку любишь?» — «Люблю». — «А она тебя?» — «И я ее». (Вздохнул.) Жизненно…
Любка не смеется, смотрит на Ломоноса сочувственным взглядом.
Люба, я никогда тебе плохого ничего не сделаю, так? Можно я тебя хоть за руку потрогаю?
Л ю б к а (смеясь). У тебя же чугунные руки, Вадик.
Л о м о н о с (хрипло). Я нежно, так?
Л ю б к а. Нежно? Трогай!
Протягивает ему руку. Ломонос, как только может, нежно прикасается к ее руке.
Ну, легче стало?
Л о м о н о с (качая головой). Еще трудней.
Л ю б к а. Бедненький, даже вспотел! (Смеется.)
Л о м о н о с. Тебе, конечно, Люба, это эстрада, уголок юмора, а мне, Люба… (Горячо.) Эх, если бы ты не к Иртышу…
Л ю б к а (иронически). А к нему, значит, можно?
Л о м о н о с. К нему, так? Он мне как брат родной… Когда я лежал в грязи — он поднял меня, так?.. Когда за то, что я поднялся, старая братва направила мне нож в спину, он отвел их руку.. Спас меня он! Спас физически и… морально меня спас, так? Как же я теперь могу против него?.. Все, Люба! (Уходит.)
Л ю б к а (взволнованно). Вадим… Роман… Какие они… Вот они люди!.. (Весело запела.) «Ах, кавалеров мне вполне хватает, но нет любви…» Как нет? (Радостно.) Есть!
М а ш а (идет по роще одна и поет бодро, по-пионерски).
Л ю б к а. Ну, и куда тебя несет это бурное течение?
М а ш а. Ой, Люба! А где все наши?
Л ю б к а, А тебе кого? Из рядовых или из бригадиров?
М а ш а (вызывающе). Из бригадиров! (Уходит.)
Л ю б к а (вслед). Маша, я не советую…
М а ш а (вернулась). Делать чего не советуешь?
Л ю б к а. Ты знаешь чего.
М а ш а (подошла к Любке, быстро, в запале). Люба, давай договоримся: я уже не маленькая, мне послезавтра будет семнадцать! Все! (Уходит.)
Л ю б к а (вслед). Дуреха! Господи, какая дуреха! (Уходит.)
Появляется С м о л к а. Он нетерпеливо шагает взад и вперед, то и дело поглядывая на ручные часы, и яростно ведет диалог с отсутствующей Сонькой.
С м о л к а. Понятно! Все понятно! Меня не обманете, Сонечка! Что-что! Ах, вы переодевались? Зачем? Чепуха! Вы же, Сонечка, отлично знаете, что для меня важна не форма, а содержание. Значит, не для меня вы одевались, Сонечка? Что? Ревную? Ха! Чепуха! (Посмотрел на часы.) Хватит, ухожу! Не желаю вас даже видеть… Что же вы плачете? Ах, вы больше не будете? Ладно. Прощаю! Успокойся. Ну, успокойся же, Сонечка! Я же не зверь какой-нибудь!..