Он. Ты, что, издеваешься?.. Да как ты смеешь! Паршивец…
Сын. Смотри-ка, это заразительно, на тебя тоже действует. Ты почувствовал… и дал задний ход. Не можешь. Слова в горле застревают… «Это прекрасно. Прекрасно. Прекрасно. Как это прекрасно!» Невозможно, а? Не получается…
Она. Он прав. Видишь… ты тоже не решаешься…
Он. Да вы спятили оба! Я не решаюсь? Не могу выговорить «это прекрасно» при нем? Потому что он, видите ли, здесь, этот юный придурок? Да! Прекрасно! Прекрасно. Божественно прекрасно. Прекрасно до слез. Прекрасно.
Она. Хватит, умоляю тебя, замолчи!
Сын. Ага, даже слышать это выше ее сил. Ее в жар бросает, так? Она мечтает заткнуть уши… спрятаться…
Он (спохватившись). Да что тут происходит, в конце концов? Куда я попал? Что ты несешь? Во-первых, кто это она? Ты как разговариваешь? Все, кыш, катись отсюда, ты нам мешаешь. Уроки сделал? Не забыл, что тебе задано сочинение?
Сын. Нет, папа. Я почти все уже написал. Мне остался только конец эпохи Реставрации.
Хлопает дверь.
Он (со смехом). Ну, видела? «Кто это она?» «Кто это она?», сказанное твердо. И вот, пожалуйста, он водворен в рамки. Что называется, поставлен на место. С которого никогда бы и не сошел, имей он дело только со мной. Был бы заперт там на висячий замок… Но ты…
Она. Разумеется. Виновата всегда я, как известно…
Он. Именно. И вот доказательство… Кто сказал: «Кто это она?» Ты или я? Ты вообще была в столбняке…
Она. Правда. И, честно говоря, я восхитилась. Восхитилась твоей смелостью, твердостью…
Он (приосаниваясь). Ну, это уж слишком… Я повел себя нормально, вот и все…
Она. Однако в какой-то момент ты все-таки дрогнул, ты тоже испугался, признайся…
Он. Испугался? Я? Ты бредишь…
Она. Но тебе это только в плюс, знаешь… Кто не боится, тот… Но я заметила, когда он бросил тебе вызов… и ты рассердился… тебе это нелегко далось…
Он. Да нет! Мне ничего не стоило… Я сказал, я выкрикнул: это прекрасно! Прекрасно. Прекрасно. Прекрасно…
Она. Да, сказал… Очень громко… Слишком громко… В этом был перебор, надрыв… «Дрожишь, старая туша»[3]…
Но несмотря ни на что… на силу течения, на бешеный шквал… ты не сдавался… «Прекрасно. Прекрасно. Прекрасно»… Держался из последних сил… О, это было ужасно… Мне действительно хотелось заткнуть уши, спрятаться, оказаться подальше от тебя, я готова была отречься… И вдруг… Где ты это выискал? Какое присутствие духа! Нужно ведь было сообразить… да еще в такой момент… изловчиться, схватить: «Кто это она? Кто это она?» Поразительно! Где ты откопал… Ведь это давно унеслось в такую даль… «Кто это она?»… И потрясал этим… нашел в себе смелость швырнуть… Нет, я действительно тобой восхищаюсь.
Он. Да, я считаю, мы дошли до такой черты… он дошел до такой черты, а?.. что сделать это было просто необходимо… Если б ты меня слушала… когда еще не было поздно… Помнишь, я говорил тебе. Забыла?.. Про запретные слова? Слова, которые нельзя употреблять… Впрочем, должен признать, я и сам… Боже, какие мы были глупые…
Она. Ну, не знаю… И сейчас такие слова есть… Я ни за что бы не смогла…
Он. Да, есть и сейчас… Но вспомни, когда он еще орал в пеленках, весь сморщенный и мокрый… ты под страхом смерти не смогла бы, не посмела бы произнести…
Она. Да. Назвать кого бы то ни было, даже его, «детка». Или хуже того — «деточка». Правда. Меня это коробило. Мне казалось, это все равно что сказать… «жид». Все равно что сказать «черномазый». Все равно что сказать «женщины». Невозможно. Абсолютно исключено. Необходимо полное равенство…
Он. Полное равенство, ничего себе! Равенство… Ты шутишь. Тут надо говорить о превосходстве. Он был лучше, выше нас… В нем был такой невероятный потенциал… Такая потрясающая масса возможностей… только выбирай. Он был чистый, нетронутый. До грехопадения. Грехопадений…
Она (со вздохом). Да… До того, как мы все испортили, исковеркали…
Он. Мы? Ну уж нет. Не мы. Не я. Не я пеленал его, как какой-то тюк. Не я ленился с ним разговаривать, меняя пеленки, не я мало щекотал его, мало целовал… Не я заставлял его ждать грудь…
Она. Неправда, я всегда сразу бежала…
Он (чужим грозным голосом). Не отпирайтесь. Сколько раз я слышал, как он надрывается от крика…
3
Знаменитая фраза, которую произнес, обращаясь к самому себе, маршал Франции Тюренн перед битвой при Тюркхейме (1672). Полностью звучит так: «Дрожишь, старая туша, но знай ты, куда я тебя везу, задрожала бы еще сильнее».