Она. Да… кажется, я вижу…
Сын. Да, видишь…
Она. Понимаю… Все становится пошлым, неинтересным… да?
Сын. Ну если хочешь, да… Такие затасканные ярлыки, их на что ни навесь…
Они (с надеждой). Да, нельзя, нельзя, ты совершенно прав. Это упрощение. Конформизм…
Сын. Вот именно… И я совершенно не выношу…
Она (с пафосом). Да, ты слишком преклоняешься перед этими вещами…
Сын (раздраженно). Ну вот. Теперь «преклоняешься». Вечно эти ваши слова…
Она (смиренно). Извини… Просто мне хотелось бы, чтобы сама вещь… на которую навешивают… которую ты хочешь спасти от опошления, от обезличивания… в общем, сама вещь… она… тебе… тебе… ну…
Он. Да, мама, конечно…
Она (отцу). Видишь, как мы ошибались. Как плохо знаем собственного ребенка… Верно говорят, что своих детей знаешь хуже всего. Ему вовсе не противно… Он любит, ты же видишь… Ладно, «любит», наверно, не совсем подходящее слово… прости… мы такие неловкие… В общем… я хотела спросить… само по себе то, что отец мне показывал, эта гравюра… может быть, тебе тоже… если б ты пожелал на нее взглянуть и никто бы ничего не говорил, то и тебе тоже…
Сын (успокаивающим тоном). Ну да, мне тоже, конечно…
Он. Тебе тоже? Правда? Ты находишь? Ты не находишь, что это…
Она (обезумев от страха). О нет, стоп, осторожно! Не начинай все сначала… Только без этих слов… таких затасканных… избитых… высокопарных… Видишь, милый, я, кажется, поняла…
Он. Ладно, ладно, хорошо… Раз он у нас такой чувствительный… (Восхищенно.) Такой утонченный… Но в общем, это… а? Ты не находишь?.. (Насвистывает.)
Сын. Да. Довольно круто, не спорю.
Он (восхищенно). Круто. Круто. Круто. Как же я не сообразил! Круто. Теперь буду знать. Иногда ведь достаточно одного-единственного слова…
Она (возбужденно). Да, чтобы все изменилось… чтобы люди поняли друг друга… чтобы можно было… да, правда?
Он. Осторожно! Тебя вечно заносит…
Она. Нет, меня не заносит… (Ее словно прорвало.) Понимаешь, милый, я всегда знала, что такого не может быть… всегда чувствовала, ведь мы очень похожи… И вот теперь я могу сказать тебе, разделить с тобой… правда? Помнишь, как когда-то… когда ты был маленький… когда ты приходил ко мне и что-то показывал… Теперь мы с тобой пойдем… Или нет? Тебе неохота? Ты предпочитаешь сходить один…
Сын. Куда сходить?
Она. Ну, ты же знаешь, я на днях говорила… Это нечто настолько… Нет-нет, не бойся, я слежу за собой… Нечто, что надо посмотреть обязательно, так бы я сказала… Для меня это было потрясение… событие… эта выставка… Но, может быть, ты ее уже видел?.. Нет, ладно, забудь, что еще за допрос… Все, проехали… Но мне хотелось показать тебе… смотри… Нет, не это… не репродукции… (Игриво.) Сейчас увидишь, потерпи секундочку… вернее, услышишь…
Звучит несколько тактов Андре Букурешлиева[5].
Нет…
Он (шепотом). Ты с ума сошла…
Она. Нет, не то… подожди…
Несколько тактов Веберна.
Нет, опять не то… А, вот, знаю… Думаю теперь…
Звучит Моцарт, чуть дольше.
Он. Ну хватит. (Останавливает пластинку.)
Она (чуть не плача). Зачем? Мы так хорошо слушали… Это проникало… наполняло… было так…
Он. Никак не было. Скучища.
Она. Скучища?
Он. Да. Я нахожу это чудовищно скучным.
Она. Ты? Ты не находишь, что это…
Он. Что это что?
Она. Что это… довольно круто…
Пауза.
Да в чем дело, в конце концов?
Он. В том, что это нагоняет на меня тоску… Что я не хочу… Не хочу сейчас.
Она (плачет). О…
Он. Не хочу, пока он здесь… Меня не берет… Я уже ничего не слышу, ничего не чувствую… Все покрывается… чернилами… Скорей, на помощь… Да помоги же мне…
Сын (очень спокойно и чуть снисходительно). Ну вот. Ну вот. Сейчас. Успокойся… Да, кстати, я о другом: только что звонил месье Бертран. Я взял трубку… Он перезвонит.
Он (с облегчением). Когда?
Сын. Я сказал, что ты будешь после восьми.
Он. Ну почему после восьми?.. Я же просил сказать, что буду поздно…