***
Оживленный, румяный, толстый - чисто Тартарен - он входит в утренний самолет. Впереди - Москва. Светит солнце, сверкают зубы, стюардесса прекрасна. На посадочной полосе у него звонит мобильник. «Да. Когда? Понял. Будь на связи». Перезванивает: «Не знаю теперь. У нас несчастье - человек погиб в Усинске на компрессорной станции. Да… Такие дела…» На выходе вижу его - старого сгорбленного человека с серым лицом.
***
- Извините, а что вы слушаете? - доверчиво спрашивает дама (типаж «жена ответработника»: кожаное пальто, брильянты, лицо в перламутре) в зале ожидания. Протягиваю наушник. «Оглянись, незнакомый прохожий!» - орет Градский. Дама шарахается, как от жабы. Поджав губы, церемонно сообщает: - С детства не выношу совок.
***
Милое хамство: свердловские пенсионеры поздравили Фиделя Кастро и Эдуарда Росселя с Днем пожилого человека. Интересно, что они ответили? Нынешний праздник по стране отмечали необычайно широко и пышно, в Тверской области так вообще день развернули в декаду, в Саранске - в месячник. В идеале эти мероприятия, пышно-бессмысленные, - могли бы стать попыткой противостояния медийному культу молодости, антиэйджистской акцией, - но куда там. Напротив, идет активное формирование идентичности: «старики».
***
Девушка в библиотеке, не повернув головы кочан, сообщает: - Ксерокс направо, здравствуйте. - Мне нужна книга… - Ксерокс направо, здравствуйте. Она читает Оксану Робски.
***
Из письма (Тульская область): «Они не говорят, что нет, а просто издеваются. Уже перестали брать трубку. Галина три дня ходила за рецептом, ее поставили на очередь и не дали, теперь ей идти за новым, она плачет». Льготники массово отказываются от соцпакета, предпочитая 450-рублевую синицу в руках. 70 процентов в Ярославской области, 74 - в Татарстане и 40 - в относительно благополучной Тюменской области. Отставка Зурабова - ноль ликования и ноль новых надежд. Более того, ему даже сочувствуют - тем странным, сложным русским сочувствием угнетаемых к казенному угнетателю: «Поставили в положение».
***
Жалуюсь петербургскому приятелю, что четыре пожилых дамы на Невском поочередно послали меня в разные стороны - север, юг, восток и запад. - Как в Москве, - говорю. - Это не Москва, - горячо возражает он, - это просто старческая деменция! Москвы здесь никогда не будет!
***
В Алтайском крае начала действовать программа социально-психологической реабилитации для женщин, переживших развод, - считается, что женщина переживает при этом чудовищный стресс. Это удивительно: в мегаполисе все ровно наоборот - стресс при разводе чаще всего переживают (и, соответственно, нуждаются в помощи) мужчины. Но приятно, конечно, что где-то еще остался обратный расклад.
***
Интересный вид попрошайничества в метро - просить не денег на билет, а сам билет. Что ж не помочь, человеку действительно надо ехать. Однако просят (чистенькая «студенческая молодежь», рюкзачки, наушники) сугубо у тех, кто стоит в очереди в кассу. Пассажиры, через одного, спешат поделиться десятками и мелочью, и молодые люди идут за пивом. Быстро, четко, организованно. Но какое массовое доверие к любой немонетизированной просьбе, как рефлекторно, как дружно распахиваются кошельки.
***
Подходя к Исакию, молодой человек с пивом начинает шарить по карманам. - Да затычку ищу какую-нибудь. Хочу в сумку убрать. - Чего ты? - удивляется товарищ. - Все пьют, посмотри. Вон девки пьют. - А мне неудобно, - отвечает он с раздражением. - Не знаю. Неудобно мне.
***
У владельца колбасного бренда Д. на приеме в итальянском посольстве украли портфель. В портфеле кроме айпода находились два блокнота Moleskine, представляющих для хозяина особую ценность, - в них записывались гениальные бизнес-идеи. Пресс-служба Д. просит вернуть их за вознаграждение, объясняя, что конкурентам они все равно не пригодятся, ибо записаны в форме «якорьков». А я вспоминаю, что продукция колбасного короля дороже дорогой микояновской на 20-30 процентов, потому что она - «функциональный мясопродукт» (витаминные добавки и - это почему-то кажется особенно циничным - добавки из овсяных хлопьев). Якорьки, функциональное мясо. Нет, не вернут ему молескины, боюсь, никогда не вернут.
Евгения Долгинова