Жена его3, с которой он уже давно разъехался, совершенно открыто живет с другим и уже нарожала ему детей. Впрочем, и сам граф ведет ничем не стесненную жизнь.
Он был великим покровителем искусств и посвятивших себя оным юношей, но с русским фанатизмом к национальным талантам, по крайней мере фанатизмом внешним, ибо, полагаю, в душе он хорошо понимал суть дела. Страстью его и главным предметом всех его мыслей был собор Казанской Божией Матери, сооружаемый здесь с огромными расходами вот уже десять лет на месте жалкой хибары, выстроенной Петром I, которой стыдилась бы любая мало-мальски зажиточная пьемонтская деревня. Нынешний Император есть Соломон сего храма, а Давидом 4 был Павел I. Когда его спросили, что он предпочитает и какие будут приказания, царь, как мне рассказывали, ответил: «Я хочу немного от Св. Петра и немного от Санта-Мария-Маджоре5 в Риме». Трудно вообразить себе более изысканный вкус. Ему представили не знаю уж сколько планов, и он даже подписал один, который мне довелось видеть; но здесь замешалась интрига: граф Строганов выступил с одним молодым архитектором по имени Воронихин6, состоявшим при его особе и почитающимся всеми за его сына. Граф каким-то образом устранил все иностранные проекты, и Во- ронихину поручили сей труд под руководством покровителя его, хотя он не выстроил еще ни единого дома. Какой человек у нас, даже будучи не в своем уме, осмелился бы начать с храма? Опять- таки здесь сие никого не удивляет: русский берется за все и ничем не стесняется. Поелику план был утвержден и уже началось его исполнение, Александр из уважения к памяти отца своего не пожелал слушать никаких возражений, и постройка была доведена до конца. Сам граф Строганов привносил в дело неслыханное impegno [72], он называл сие сооружение моя церковь, что, кстати сказать, вполне справедливо. Как-то он удостоился чести принимать у себя Императора за обедом и в порыве воодушевления сказал: «Наконец, государь, нам не нужны чужеземные таланты; у нас есть все свое». На сие Император ответил ему: «В таком случае налейте-ка мне мадеры» — и подал свой бокал. Император Александр совершенно искренне не обращает внимания на все сии национальные глупости, и, быть может, даже плохо, что он недостаточно русский.
Сама церковь представляет собой набор погрешностей противу канонов архитектуры и, кроме сего, слишком уж мала для такой столицы, как Санкт-Петербург; тем не менее поражает она красотой материалов, не имеющих себе равных, и некоторыми частями, свидетельствующими о таланте русских.
День, которого вот уже десять лет ждал бедный граф Строганов, наступил наконец 15/27-го прошлого сентября; помпезное торжество собрало огромную толпу, присутствовал весь двор: граф поднес Императору ключи, а сей последний вручил ему диплом действительного тайного советника первого класса. Это самый высший государственный чин, равный фельдмаршалу и присваиваемый лишь в крайне редких случаях; обычно его имеет только канцлер. Тогда таковых особ было три: граф Румянцев, князь Алексей Куракин в Париже и граф Строганов; но сему последнему не суждено было оставаться долго в сем качестве. Через три или четыре дня после сей церемонии к постоянно мучившей его грыже присовокупилась желудочная колика, и стали уже бояться за его жизнь. В огромном его дворце не было у него ни спальни, ни даже постоянной постели, а спал он на манер старосветских россиян или на диване, или на маленькой походной кровати, которую ставили то тут, то там по его фантазии. Из комнаты, где он сначала лежал при последней своей болезни, велел он перевезти себя в картинную галерею, соседствующую с библиотекой: это великолепно украшенная огромная зала, где граф принимал гостей и посетителей. Когда его привезли туда, он посмотрел, как один из молодых его протеже копирует картину, и по обыкновению сказал свое мнение. Потом велел почитать из разных книг, в том числе «Путешествие Анахарсиса»7. 26 октября / 8 ноября попросил он гувернера-француза и одного из друзей по имени Муравьев8 сыграть что-нибудь: они сели за клавесин и спели романс на два голоса, после чего немало были удивлены, услышав, как больной хлопает в ладоши, словно совершенно выздоровевший. Через несколько минут подозвал он г-на Муравьева и сказал: «Ne'giorni tuoi felici ricordati di me» *. Потом обратился к доверенному своему секретарю: «Не оставляйте меня одного, завтра великий для меня день, и в любую минуту могут понадобиться священники». 27-го рано утром граф велел призвать их; когда они явились, он. сел на постели и сам прочел все молитвы умирающих, после чего причастился и пожелал видеть сына и невестку; благословив, он нежно их расцеловал и отослал прочь, желая остаться наедине с самим собой. В час пополудни граф Строганов спокойно скончался. Смерть сию почитают великолепной и едва не причислили сего человека к лику святых. Племянница его госпожа Нарышкина, жена обер-гофмейстера, сказала мне с поразительным спокойствием: «Ах, граф, какая смерть! Можно сказать, что и умер-то он так же, как жил». Упомяну к сему для Вашего Величества, что при его летах содержал он малолетнюю немку, о чем было известно всему свету. Вот, Государь, еще один пример того, как устроены русские: они полагают, будто одно движение поповской руки снимает все грехи, как мыло пятна, то есть совершенно механически; у русских от зрелых мужей есть только те качества, которые относятся к употреблению штыка, во всем остальном они сущие дети.