Разум говорит мне — теперь Наполеону уже не выбраться отсюда. И все-таки я опасаюсь, не знаю по какому внутреннему чувству, что последний его час еще не пробил и погибнет он не от русских рук. Может случиться самое непредвиденное, к примеру, русская война надоест французам, и тогда они легко с нею покончат. Сведущие люди полагают генеральную баталию неизбежной, и, быть может, она уже идет сейчас, когда я имею честь писать вам, и ста тысячам жизней суждено погибнуть. Ежели русские проиграют, последствия будут неисчислимы. Легко говорить: мы отступим до самой Астрахани и т. д., но кто знает, что случится потом? Здесь уже все сложили свои пожитки, начиная с двора. Женский институт Св. Екатерины (500 девиц) получил распоряжение быть готовым. Я собрал все важные бумаги и сжег осталь- •ные. Мне предложено место на барке, груженной бронзами, картинами, серебром и прочим, которая в случае беды должна отправиться во внутренние губернии по озерам и рекам, так что персона моя будет в безопасности. Если мне придется уехать, я уведомлю о сем Его Величество через посредство Вашего Превосходительства. В случае несчастного исхода баталии могут произойти и другие великие беды. Вашему Превосходительству трудно представить себе, сколь дерзкие речи нам приходится выслушивать, а ведь иностранец не знает и сотой доли того, что говорится. Когда я вижу с одной стороны глубокое и безмолвное чинопочитание, о котором писал вам, а с другой — все то, на что здесь осмеливаются, я созсем перестаю понимать человеческую природу. Не сомневайтесь, г-н Граф, Наполеон рассчитывал и на это. Успех покроет все, но ежели потерпим мы неудачу, я ни за что не ручаюсь; здесь легко может произойти форменное сотрясение государства.
Теперь самое модное — обрушиваться на Барклая-де-Толли. Когда нация унижена, она всегда ищет козла отпущения и обзи- няет его во всех грехах. Никто, однако, не может оспорить ни личную храбрость этого человека и его заслуги как дивизионного генерала, ни безупречную честность, выказанную им на губернаторском посту, особливо в Финляндии. Но это еще очень далеко от того таланта, который потребен для командования двухсоттысячной армией. — А кто сказал, что Кутузов обладает таковым талантом? У генерала Барклая был выбор — оставаться в армии или снова принять военное министерство. Он предпочел сохранить командование, и портфель достался его заместителю кн. Горчакову2. Как говорят, барон Беннигсен остается генерал-квартирмейстером, что исключает маркиза Паулуччи, коего князь Кутузов хотел назначить на это место. Впрочем, может быть, все еще и устроится. Поверьте, г-н Граф, этот Беннигсен просто колет мне глаза3, особливо когда Император был при армии. Но зрелище сие никого не возмущает и не привлекает ни малейшего внимания; я еще раз убеждаюсь, что здесь не Европа или, по крайней мере, это азиатская раса, оказавшаяся в Европе. Но все-таки мне непереносимо видеть человека, поднявшего руку на своего повелителя и пользующегося в обществе всеми правами. Император крестил у него сына, и я не встречал ни одного человека, которому пришло бы в голову подивиться сему; вот и попробуйте что-нибудь понять «у них! Нет, никогда, никогда! <. .)
<. .) перед тем как ехать к армии, он (Кутузов. — Д. С.) сказал маркизу Паулуччи, что намерен назначить его генерал-квартирмейстером, а поелику предоставлены ему все полномочия, то он вызовет его еще с дороги; тем не менее ничего такого не произошло, и маркиз остается здесь вместе с другими генерал-адъютантами. В связи с этим позволительно спросить: хотел ли князь обмануть маркиза Паулуччи? Или ему помешал какой-то тайный приказ, а может быть, необоримое чье-либо сопротивление? Я склоняюсь к последнему. Русские есть самая завистливая в свете нация, особливо что касается заслуг иностранцев; кое-как они еще отдали справедливость маркизу Паулуччи, хотя и con qualche ritorsia[86] Кто-то сказал даже: «Пусть лучше нас побьют французы, чем мы будем спасены каким-то итальянцем». Вот прекрасное и глубокомысленное мнение, не так ли, Ваше Превосходительство? Тем не менее маркиз очень хорошо принят при дворе. Недавно Император посадил маркиза к себе в коляску и отвез обедать к матушке своей в Таврический дворец. Но ежели Его Величество Предрассудок пожелает изгнать человека, так оно, несомненно, и будет. <...)