Дарю, Пьер Антуан Ьрюно (1767—1829) — граф. Французский государственный деятель. Историк. Начальник интендантства (1805, 1807, 1809). Уполномоченный при подписании мира в Пресбурге, Тильзите и Вене. Государственный секретарь (1811). Пэр Франции (1818). Член Академии (1828). Автор трудов по истории Венеции и Бретани.
2 Капуцины — ветвь монашеского ордена францисканцев с чрезвычайно строгим уставом; основана в 1529 г. Первоначально — насмешливое прозвище, относившееся к остроконечному капюшону этих монахов.
3 Крошечный островок, населенный дикарями —■ имеется в виду родина Наполеона остров Корсика (см. прим. 15 к письму 110).
| 225 |
4 Ламберт Карл Осипович (1773—1843)—граф. Генерал-от-кавалерии. Сенатор. Сын французского эмигранта. С 1793 г. на русской службе. В 1812 г. генерал-майор, командир кавалерийского корпуса в 3-ей Армии.
15 Заказ № 82
5 О'Рейэли (Орелли), Андреас (1740—1842?) — граф. Уроженец Ирландии. Австрийский фельдмаршал. Отличился в Семилетнюю войну и во время кампании против турок. Участник наполеоновских войн. При Аустерлице, командуя кавалерией, спас австрийскую армию от полного разгрома.
6 Мария Терезия (1770—1780)—эрцгерцогиня австрийская, королева Венгрии и Чехии, великая герцогиня Тосканская. Римско-германская императрица (1740—1780).
140. ГРАФУ де БЛАКА
16 (28) ОКТЯБРЯ 1812 г.
Любезнейший Граф,
Пишу к вам вне себя от радости: или я глубоко заблуждаюсь, или Бонапарте окончательно пропал. Здесь даже и думать нечего. Его Величество Промысел Божий повелевает человеческому разумению умолкнуть, и происходит лишь то, что должно произойти. К чему пришли бы мы, исполнив свой долг на Немане? Был бы заключен мир, ибо именно сего втайне желал каждый, и тогда все осталось бы в прежнем своем виде. Вместо сего мы совершили все мыслимые ошибки, какие только возможны на войне. Французы вторглись в Россию. Наполеон нимало не сомневался, что продиктует мир, опираясь на .влияние расположенного в его пользу канцлера. Он бросился на Москву в уверенности уйти победителем с мирным договором в кармане. И что же? Русская армия без страха и упрека отступила на 1.500 верст, побивая неприятеля всякий раз, когда сталкивалась с ним, и в течение целых трех месяцев продолжала ретироваться, не давая французам возможности рассеять или окружить хотя бы один из ее корпусов, разбросанных на пространстве в 300 верст. Наполеон заговорил о свободе, но его презрели, а каждый крестьянин собственными своими руками сжег родной дом и бежал от французов.
После кровавой Бородинской (или Можайской) баталии налетел он на столицу, надеясь, что меньшие числом русские примут сражение ради спасения города. Ничуть не бывало, русские сказали: «Входи, но мира не будет». Он вступил в Москву и хладнокровно сжег сей огромный город. Но ему снова сказали: «Жги, но мира не будет». А тем временем со всех сторон прибывали русские рекруты; одушевление народное достигло неистовства, и линия сообщений у французов оказалась под угрозой с обоих концов. Вот тут-то он почувствовал, что попал в мешок, и перепугался, как бы его в нем не завязали. Он стал отпускать русских с паспортами в Санкт-Петербург, дабы они передали его слова, но сл)Чиать сие никто не хотел. Тогда попытался он своей августейшей рукою писать к Российскому Императору: никакого ответа. Дело принимало угрожающий оборот. Бонапарте послал в главную квартиру Лористона, которого князь Кутузов принял в присутствии нескольких офицеров, в том числе английских'. Лористон говорил о мире и забвении зла. Князь отвечал ему, что не желает и слышать таких слов, пока хоть один француз остается во владениях Императора. Тогда сей Missus Dominicus[88]
спросил, нельзя ли передать письмо к Его Императорскому Величеству. «Я могу, — ответствовал фельдмаршал, — принять его в открытом виде, и если там есть хоть одно слово о мире, оно не может быть отослано — так мне приказали». И вот никакой надежды на мир, а зима тем временем приближается, провиант тает, уже едят лошадей, кошек и несчастных ворон, которые, как вы помните, здесь почти домашние. Нет ни одежды, ни обуви; обозы захватывают, порох взрывают, курьеров излавливают; мы уже читаем в Петербурге собственноручные его письма к куму Савари, к Сенату и даже к бедной Марии Луизе. В сем уже весьма интересном положении придумал он отправить зятя своего Мюрата с пятьюдесятью тысячами за 5 верст от русских, а сам (как ни странно) оставался в Москве при своей двадцативосьмитысячной гвардии, так что между ним и Мюратом было 60 верст. Случилось неизбежное. Фельдмаршал из перехваченной депеши узнал о назначении на 7 (19) смотра французской армии и сказал: «Значит, меня атакуют 8-го». Он опередил корсиканца и ловким ночным маневром напал на Мюрата 6-го утром при таком преимуществе, что менее чем за 6 часов полностью разбил и рассеял сию армию. Дело происходило в 15 верстах от деревни Тарутино 2, что в Калужской губернии и в 80 верстах от Москвы.