1. Дабы оценить положение возможно достовернее, напомню вам, что два великих события средних веков — прискорбное уклонение несчастной греческой церкви в раскол 1 и татарское нашествие— закрыли Россию для влияния великой европейской цивилизации, исходившей из Рима. Европейский характер, составившийся из смеси рыцарства и христианства, никогда не распространялся далее Двины. У русских много весьма добрых качеств: они не жестоки, гостеприимны, щедры, храбры, подражательны, деятельны и т. д. Но среди сих светлых черт есть и тени. Определенная неверность, которая в народе называется воровством и которую у высших сословий вы можете именовать как вам угодно, проникает в большей или меньшей степени повсюду и вносит во все отрасли управления дух расточительства и недобросовестности, каковой вы и представить себе не можете. Я отношусь с глубоким уважением к многочисленным из сего исключениям, но сейчас речь идет об общераспространенном. Здесь невозможно никому довериться. Вы приобретаете бриллиант, и в нем окажется пузырек; покупаете спичку, а на ней нет серы. Монарх чувствует сие, и все чувствуют, что он чувствует. Постоянно обманываемый, он наконец остановился на такой системе, которая представляется ему хоть сколько-нибудь надежной: разделять свое доверие между всеми соответственно местам и заслугам, но никогда не отдавать его кому-нибудь одному. Посему здесь никогда не будет первого министра во всей силе сего слова. Император обладает поразительным талантом издалека распознавать всякого, кто хочет подчинить его своему влиянию. Я не вполне уверен, что с ним могли бы сравниться такие люди, как Хименес2 и Ришелье3 Тысячу раз слышал я обвинения Императора в подозрительности и даже притворстве, но всегда отвечал на это: «Господа, здесь ваша вина: не обманывайте его, тогда не будет и подозрений». И потому я от всего сердца оправдываю Его Императорское Величество. Более того, мне представляется, что в обычное время таковая система весьма хороша. К несчастью, она совершенно неприменима при нынешних обстоятельствах, когда Россию может спасти только огромная власть, врученная одному человеку, не подверженному ни возражениям, ни обвинениям. Но сего Император никогда не сделает. И поэтому он будет побежден. Я бесконечно сожалею о нем, ибо безошибочный и основанный на опыте такт убедил его в том, что нет такого выдающегося человека, которому бы он мог вполне довериться. Общественное мнение не указывает ему ни на одного генерала. В 1805 году превозносили фельдмаршала Каменского4 <...), но скоро все увидели, что прав Император и Каменский лишь опасный безумец особого рода, совершенно непригодный для дела. Сегодня нет даже общественного мнения, и я с горечью повторяю: их побьют.
2. Еще одна великая несообразность сей монархии. Сделайте милость, объясните мне ее, г-н Кавалер, et eris mihi magnus Apollo[65]
Монархия сия есть и должна быть военной, но откуда взялась тогда непримиримая вражда между двором и армией, столь непримиримая, что если двор появлялся в армии — все рушилось и ни один придворный никогда не выиграл ни единой баталии? Не углубляясь в причины сего, ограничимся лишь признанием такового положения. И для монарха, который пожелал бы придать более веса какому-нибудь генералу, было бы весьма политично сделать вид, что он отдает его на съедение мелким интригам царедворцев: доверие и любовь армии к нему сразу же возросли бы. Катина5 и Суворов6 суть превосходные примеры сказанному. <...)
<...) что же будет делать сей превосходный Император, подвергнувшись нападению, на которое указывают все признаки? Отправится ли он к армии? Но в ту минуту, когда нога его ступит на землю военного лагеря, голова каждого генерала сразу же раздвоится: одна половина будет занята единственно Императором, чтобы неотступно следить за его особой, вызнавать, что он хочет, к чему склоняется и чего боится. А вторая половина раздвоится еще раз, и половина этой половины увязнет в интригах, так что для противудействия неприятелю придется всего четверть головы.