Офицер сидел, понурив голову.
– Уведите, – распорядился Путилин.
Пока Иван Дмитриевич допрашивал подпоручика Кислицына, нашли и Богрова в доме терпимости на Старопетергофском, где он сорил деньгами, словно получил долгожданное наследство.
– Садись, Семен Яковлевич, садись, в ногах правды нет.
– Благодарствуем, – улыбался хмурой улыбкой Богров.
– Где ты был вчера вечером? – Путилин начал рыться в бумагах на столе, вроде бы не обращая внимания на арестанта, но в то же время внимательно следил за сидящим напротив, тот облизнул губы и расплылся в улыбке.
– Не помню, вчера шлялся, где—то пил, с кем—то выпивал, не помню. После тюремной камеры захотелось свободу почувствовать.
– Так не надо было попадаться…
– Господин Путилин, как говорит наш многострадальный народ: «от сумы да от тюрьмы не зарекайся». Вот и я прошел и через это, и через то.
– Твой поручитель раньше был тебе знаком?
– Нет, – покачал головою, – я ему премного благодарен, обещался в работники взять.
– А на какие деньги гуляешь?
– Так благодетель мой на проживание выдал.
– А не много ли?
– Хозяин – барин.
– А случаем не знаешь племянника поручителя твоего?
– Не знаком мне.
– Придется тебе, Семен, искать нового поручителя.
– Что так? – в глазах лед и ни капельки любопытства.
– Господин Кислицын, – тяжело вздохнул Путилин, – совершил зверское злодейство, убил твоего благодетеля.
У Богрова, словно спали оковы, на лице промелькнуло облегчение.
– И здесь не Слава Богу.
Путилин поднялся из—за стола.
– Но придется тебе, Семен, задержаться у нас за воровство.
– Нет на мне вины, нет. Сам Никита Иванович дал мне денег, сам.
– А пальто?
– И пальто.
– Его господин Чернов шил для себя у дорогого мастера и только вчера первый раз надел.
– Он отдал мне, он.
– Ладно, – Иван Дмитриевич вызвал помощника, – уведите в камеру.
– В чем моя вина? – застыл вопрос Богрова в дверях.
Путилин сидел за столом и читал газету. В дверь заглянул помощник.
– Иван Дмитриевич, зачем Вы этого заморыша в камеру отправили?
– Убийца он.
– Как? Ему же топор было не поднять?
– Ошибаешься, он крепкий, руки у него словно железо, ухватит – не расцепишь.
– А офицер?
– Он не виновен. Наверное, проигрался и приехал к дядюшке денег просить, а тот прогнал, поэтому в первый раз он уехал злой, а во второй он решил у дядюшки потихоньку денег взять, благо знал, где лежат. Можно установить, что срок долга заканчивался вчера вечером. Он тихонько пробрался в дом, наступил в кровь, споткнулся и рукой схватился за топорище, а когда увидел убитого дядю, то смекнул, что наследство уплывет в Лавру. Схватил с испугу и деньги, и оба завещания. Ему признаться в воровстве, что честь потерять, он готов в Сибирь, чтобы не открылась его подлость. Новую духовную он, наверное, сжег. А этот заморыш, как ты говоришь, силен как бык и к тому же левша. У Богрова на правой руке приметное кольцо, он ударил старика кулаком, разодрал щеку до крови, потом ударил обухом, след остался с правой стороны, так мог ударить только левша, а уже потом, когда он упал и скорее всего начал кричать, убийца ударил по шее. Забрал деньги, которые в темноте нашел, запачкал в крови рубашку и не заметил, она же тёмная, так вот от рубашки след остался на подкладке пальто. Вот еще одна улика, тем более у Богрова ни одной раны на теле нет. Не могла кровь попасть на подкладку.
– А кто усмотрел?
– Миша, мы с тобой в сыскном служим или коврижками торгуем?
– Иван Дмитрич…
– Не слушай старика, ворчу не по делу. – Потом улыбнулся. – Вот тебе, Миша, и заморыш.
Будни сыска. 1870 год
В канун Нового года помещик Тамбовской губернии Петр Петрович Нестроев был обворован. Если бы вынесли из номера гостиницы, что на Моховой улице, где он соизволил остановиться, шубы, костюмы и иные безделицы, он не обратил бы особого внимания. Но, шутка ли, тридцать тысяч, привезенных на всероссийскую выставку, были не малой суммой, чтобы ею можно было пренебречь.
Дородный Петр Петрович неуклюже сидел на краешке резного стула, пожевывал от волнения длинный ус и поминутно смахивал со лба выступающий пот.
– Господин Путилин, ради Бога, помогите моему несчастью. Тридцать тысяч, тридцать тысяч, – тряс головою, причитая тонким голосом, обворованный провинциал, – я остался без гроша. Выставка проходит, а нужное мне не куплено. Господин Путилин, умоляю вас, найдите негодяя, покусившегося на чужое.
Иван Дмитриевич, начальник сыскной полиции столицы Российской империи, не слушал причитания помещика, в голове проносилось множество мыслей, но ни за одну из них он не мог ухватиться. Раззява стал жертвой «карманного путешественника», как их называли в сыскном отделении. Только место происшествия, по словам обворованного, найти невозможно.
– Прошу успокоиться, Петр Петрович, – Путилин поднялся из—за массивного дубового стола, голос хоть и не выдавал никаких чувств, но едва заметное раздражение сквозило в его словах, – объясните подробнее, когда вы заметили пропажу денег?
Нестроев, итак сидевший в неудобном положении, словно совестно отнимать время у занятого начальника сыскного отделения, вскочил и повернулся к хозяину кабинета, теребя в руках меховую шапку.
– Господин Путилин, в моей шубе, – он откинул меховую полу, показывая Ивану Дмитриевичу, – есть потайной карман, в котором я хранил кожаный кошель. Сегодня поутру обнаружил, что карман, извините, пуст.
– Скажите, а вечером вы проверяли – был ли кошель на месте?
– Нет, – потупился помещик и торопливо добавил, – по чести говоря, вспомнить не смогу. Вчера вечером за ужином я позволил себе немножко лишнего, – и развел руками, извиняясь за поведение.
– Понятно. В каких купюрах был ваш капитал?
– Там были тридцать билетов по тысяче рублей в процентных бумагах.
– Хорошо, вы не могли бы припомнить: в каких местах вы бывали?
– Господин Путилин, все время я провел либо на выставке, где я встречался с весьма почтенными господами, либо в гостинице, где не менее солидная публика.
– Сие прискорбное событие могло произойти только на улице, – рассуждал вслух Иван Дмитриевич, – до Нового года остаются считанные дни. Можно попробовать поймать вора, но потребуется ваша, почтенный, помощь.
– Я буду рад чувствовать себя полезным, – помещик, хоть и был удручен, но в глазах промелькнула надежда на счастливый исход.
– Попрошу вас, Петр Петрович, задержаться до праздников, – Путилин подошел к окну, – надеюсь, нам повезет и к празднику вор проявит себя.
В дверь раздался осторожный стук.
– Войдите, – громко произнёс Иван Дмитриевич, показывая Нестроеву, что тот может быть свободным.
Петр Петрович неуверенными шагами вышел из кабинета.
Пропустив его, перед Путилиным предстал помощник.
– Иван Дмитрич, прибыл посыльный из доходного дома на Фонтанке, там найден то ли убитый, то ли голова убиенного. Не поймешь толком, лопочет малый и беспрестанно крестится.
– Приведи его.
Помощник через несколько минут появился в кабинете с худощавым пареньком лет шестнадцати, тот стоял с выпученными глазами, действительно чуть ли не каждую секунду повторял «Свят, свят» и осенял крестным знамением.
– Как зовут тебя, малец? – обратился Путилин к испуганному пареньку.
– Семеном, Ваше Превосходительство, – чуть ли не вдвое сложился юноша, заикаясь то ли от природы, то ли от страха.
– Кем служишь при доходном доме?
– Посыльный, Ваше Превосходительство.
– Как добрался до нас? Только без Превосходительства.
– Бегом, ваше…
– Что стряслось—то? Пустое иль?
Путилин продолжал стоять у окна с небрежным видом, чтобы не нагонять дополнительного страха на молодца.