Последний парнишка на улице, трактирный половой, или извозчик, или разносчик Адмиралтейского проспекта и Большой Морской знали в лицо Григория и Алексея Григорьевичей. Знали за щедро и часто перепадавшие гроши, знали и за какую-нибудь здоровую затрещину или тукманку, полученную по башке, не в урочный час подвернувшейся им под руку – в час беззаветного разгула, буйных шалостей и тех потешных затей, от которых смертью пахнет.
Дерзкие шалуны были у всех на виду, ибо двор и лучшее общество Петербурга давно приуныло и боялось веселиться, как бывало, по случаю болезни государыни Елизаветы Петровны, которая все более и чаще хворала. Балов почти не было, маскарады, столь любимые прежде государыней, прекратились, позорищ и торжеств уличных тоже уже давно не видали… Даже народ скучал, и все ждали конца и восшествия на престол молодого государя. Все ждали, но все и боялись… Давно уже не бывало царя на Руси! И боярин-сановник, и царедворец, и гвардейцы: бригадир ли, сержант ли, рядовой ли, и купцы, и последний казачок в дворне боярина – все привыкли видеть на престоле русском монархов-женщин и как-то свыклись с тем, чтобы Русью правили, хоть по виду, женские руки и женское сердце.
От наследника престола и будущего государя можно было ожидать много нового, много перемен и много такого, что помнили люди, пережившие Миниховы и Бироновы времена, но о чем молодежь только слыхивала в детстве. Для нынешних молодцов-гвардейцев россказни их мамок о злом Сером Волке, унесшем на край света царевну Милку, и рассказы их отцов о Бироне слились как-то вместе, во что-то таинственное, зловещее и ненавистное. А тут вдруг стали поговаривать, что с новым государем – опять Масленая придет немцам, притихнувшим было за Елизаветино время. Говорили тоже – и это была правда, – что и Бирон прощен и едет в столицу из ссылки.
Еще за несколько месяцев до кончины государыни и восшествия на престол нового императора слава о подвигах всякого рода Григория Орлова дошла до дворца и наконец до покоев великой княгини. Екатерина Алексеевна пожелала, из любопытства, лично видеть молодого богатыря и сердцееда, кружившего головы многим придворным дамам. При этом свидании унылый образ красавицы великой княгини, всеми оставленной, и ее грустный взор, ее грустные речи глубоко запали в душу молодого офицера… После нескольких частных свиданий и бесед сначала с великой княгиней, а потом с вполне оставленной супругой нового императора, Орлов подстерег в себе новое чувство, быть может еще не испытанное им среди своих легко дающихся сердечных похождений и легких побед. Он смутился… не зная, кто заставляет порывисто биться его сердце – государыня ли, покинутая царственным супругом, избегаемая всеми, как опальная и даже оскорбляемая подчас прислужниками и прихлебателями нового двора, или же красавица женщина, вечно одинокая в своих горницах, сирота, заброшенная судьбой на чуждую, хотя уже дорогую ей сторону, но где теперь не оставалось у нее никого из прежних немногих друзей. Кто из них не был на том свете – был в опале, в изгнании. Давно ли стала она из великой княгини русской императрицей, а завтрашний день являлся уже для нее в грозных тучах и сулил ей невзгоды, бури, борьбу и, быть может, печальный безвременный конец в каземате или в келье монастырской. И вот случайно или волею неисповедимого рока нашелся у нее верный слуга и друг. И кто же? Представитель цвета дворянства и блестящей гвардии, коновод и душа отчаянного кружка молодежи, заносчивый и дерзкий на словах, но об двух головах и на деле. Этот известный всему Питеру, и обществу, и простонародью Григорий Орлов всецело отдал свое сердце красавице женщине, всецело отдался разумом и волей одной мысли, одной мечте – послужить несчастной государыне и отдать за нее при случае все, хотя бы и свою голову, хотя бы и головы братьев и друзей… Эти младшие братья его, Алексей и Федор, из любви к брату были готовы тоже на все. Но им и в ум не приходило, что не один разум, а равно и сердце брата Григория замешалось теперь в дело. Их мечтанья знали и разделяли человек пять друзей, а за ними сплотился вскоре целый кружок офицеров разных полков.
Пример подвига лейб-кампанцев двадцать лет назад был еще жив в памяти многих и раздражал молодые пылкие головы, увлекал твердые и предприимчивые сердца, разжигал честолюбие… Но повторение действа лейб-кампании, часто в минуту здравого обсуждения и холодного взгляда на дело, казалось им же самим бессмысленным бредом, ибо времена были уже не те…