— Чтобы лучше наклюкаться! — вставил Звягин.
— Слушай, Медведь, не финти! — совсем другим тоном заговорил Олег. — У тебя же бутылка есть. Поройся в рюкзаке… Душа горит!
— Она у тебя каждый день горит… Ты же просился сюда, чтобы от водки отстать, а сам… Ну, народ! — Бригадир снова уткнулся в книгу.
— Твою мать, — ругнулся Колунков. — Прав Маяковский: живем как на том свете — ни тебе бутылки, ни пивной! — И, дурачась, энергично затенькал на гитаре и громко запел:
Гончаров вдруг забормотал, заворковал что–то во сне, и Колунков умолк.
— Василек! Василечек! Цыпленочек ты мой! — ясно услышали все.
— Цыпленочек опять заговорил, — ласково засмеялся Звягин, поворачиваясь к Гончарову. — Долго он что–то не разговаривал. Бывало, каждую ночь вспоминал…
— Уставал сильно, — также ласково отозвался бригадир.
— О ком он так? — спросил Андрей.
— По сыну тоскует… Должно, опять во сне увидал… — Колунков замер, уловив запах одеколона, раздул ноздри и начал нюхать воздух, застыл, как охотничья собака, неожиданно почувствовавшая впереди запах птицы. Он глянул вниз и пошарил глазами по землянке, задержался на брезенте. Он подумал, что запах одеколона идет оттуда, потом увидел, как Павлушин растирает щеки ладонью, а в другой руке держит пузырек с одеколоном. Из–за брезента послышался Анютин смех. Андрей поморщился, закрутил пробку, сунул пузырек и бритвенный прибор в рюкзак и затолкал его под нары. Колунков с нежной улыбкой наблюдал за ним, словно молодой отец за игрой своего малыша, затем задумчиво почесал небритую щеку, усмехнулся, громыхнул пальцами по струнам и запел:
— Что ты заныл? — перебил его Борис Иванович, снова отрываясь от книги, читать которую было скучновато. В ней было много непонятных слов. Это раздражало. — Казенный дом да казенный дом! Воешь, как кобель на луну. Спел бы что–нибудь стоящее!
— Он по казенному дому тоскует, — пояснил Звягин, намекая на то, что Колункова, как алиментщика, разыскивает милиция.
— Это коту ясно… Найдут — упекут! — поддержал Звягина Ломакин.
— Всё! Агушки! Мат созрел! Пятнадцатый ход и ку–ку! — воскликнул Звягин, радостно потирая колени и покачиваясь.
— Давай еще! — требовательно попросил Сашка, разгоряченный проигрышем.
Они начали расставлять шахматные фигуры.
Андрей, чувствуя, что настроение у Колункова благодушное, спросил:
— Ты что, действительно три раза был женат?
— Сколько раз — одному Богу да ему известно… Только у трех жен его дети растут, — ответил за Олега Звягин.
— Да! — воскликнул Андрей. — И все подали на розыск?
— Первой нет среди них! — отозвался Колунков.
— Почему?
— Первая жена у меня Василиса Прекрасная! — Колунков повесил гитару на сучок стойки нар.
— А почему же ты тогда удрал от нее, от Василисы Прекрасной? — удивился Андрей.
— Потому, что я не Иван Царевич!
23
Транзистор мурлыкал что–то себе под нос на коленях у Сашки, потом на мгновенье затих, и в землянку широко вплыли звуки гармошки. Сашка, не глядя, нащупал ручку настройки транзистора и перевел на другую волну.
— Вернись назад! — вскрикнул Андрей, — Вернись!.. Я страх как люблю гармошку, — пояснил он.
Сашка послушно и безразлично нашел прежнюю волну.
— Я и сам когда–то неплохо играл, — сказал Павлушин, слушая вальс.
— В далекой молодости, когда еще в девках был, — продолжил за него Звягин.
— Да, еще до армии… В деревне! — Андрей откинул край спального мешка, взял книгу и общую тетрадь и полез на нары. Нужно было браться за контрольные работы. Две он написал еще в поселке. Осталось три.
Брезент в углу колыхнулся, прошуршал, и появился Матцев. Он, позевывая, лениво подошел к шахматистам:
— Какой счет?
— Большой! — даже не взглянул на него, неприветливо ответил Звягин. В последнее время он не скрывал неприязни к Матцеву. Ему не нравились ухаживания Владика за Анютой. Звягин не любил бабников. Второй год он жил вдали от семьи. Иногда, чаще по ночам, после того, как услышит какую–нибудь грязную историю, связанную с женщиной, он начинал думать нехорошее и о своей Вале. Как она там ведет себя? Не загуляла ли? Он–то здесь и не подумал ни разу ни oб одной, хотя мог гульнуть. Вспоминалось в такие ночи, как Валя шутила при нем с кем–нибудь из его друзей, как отзывалась с одобрением о ком–то из мужиков.