Глядя в окно я задумчиво перекрестился на шпиль Петропавловского собора за рекой. Обернулся к моему воспитателю, а по совместителю руководителю Первого отделения моей администрации.
— Поедем, Рейнгольд, в Финскую церковь.
Рядом с Харчевым рынком на Адмиралтейском острове несколько лет назад возвели деревянную церковь, по названию которой и рынок вскоре переименовали. От моего Летнего дворца добираться недалеко, через Летний сад, Царицын луг и по Немецкой улице (которую позже назовут Миллионной) пройти до Главной аптеки. Свернуть к Мойке в переулок, который так и называют Аптекарским, и окажешься на месте. Но я добирался на лодке, так комфортнее. Уже вечер и торговцы разошлись, а дворники прибрали мусор среди лавок. Только у самой церквушки толпится народ. Служба уже началась и я, вызвав небольшой ажиотаж среди обывателей на площади своим появлением, прошёл в пахнущий ладаном и дыханием толпы людей храм. Молящиеся быстро освободили проход. Я, пройдя в первый ряд, благосклонно кивнул священнику для продолжения обряда. Рейнгольд встал рядом и указал мне на женщину и девочку лет семи рядом с нею. Ребенок, как и все, смотрела на меня с любопытством. Я подмигнул, она серьезно кивнула и отвернулась в сторону алтаря.
Когда служба закончилась, гвардейцы вытолкали народ из зала, и я подошёл к матери с дочерью. Женщина выглядела испуганно, но я поспешил её успокоить.
— Не бойся, сударыня, я только хочу кое-что спросить у твоей дочери.
Женщина поклонилась, а я повернулся к девочке. Несколько дней назад, когда на меня накатила волна меланхолии, от которой не спас даже долгий разговор с духовником, я вспомнил об одном историческом персонаже. Где-то в это время уже должна была выйти из младенческого возраста Ксения, дочь некоего Григория. В восемнадцать лет она выйдет замуж за Андрея Фёдоровича Петрова и проживёт с ним в счастливом браке семь лет. После смерти мужа объявит, что его дух вселился в неё, и зовут её теперь не Ксения, а Андрей Фёдорович. Вот такая вот попаданка, вроде меня! Юродивая проживет много лет, прославится многочисленными чудесами и пророчествами. После смерти обретет славу покровительницы Санкт-Петербурга и лет через двести будет канонизирована. Но сейчас ей только семь лет и я чувствую себя несколько глупо, ожидая ответа на свои непростые вопросы. Их я уже пытался как-то задать Тимофею Архиповичу, самому известному юродивому этого времени. Но услышал в ответ нечто невразумительное, бессмысленный набор слов. Наверное, не зря его так и не признали святым. И вот теперь у меня вторая попытка найти объяснение чуду, случившемуся со мной в словах человека предположительно угодного Господу. Чтобы не разочароваться снова, я решил задать только один вопрос. Под всеобщий вздох окружающих встал на колени перед девочкой. Дело в том, что я старше, да и за лето изрядно подрос, а мне хотелось бы видеть выражение лица будущей святой.
— Здравствуй, Ксения.
— Здравствуй, Государь, — девочка смотрела на меня спокойно.
— Я бы хотел спросить тебя. Ответишь?
— Спрашивай.
Девочка абсолютно меня не боялась! Может быть, не понимала толком, кто я. А может быть она всё же та, о ком я думаю.
— Что я должен делать?
Изначально хотел спросить «правильно ли поступаю», но в последний момент передумал и задал вопрос, на который нельзя ответить однозначно. Ксения оглянулась на замерших рядом Рейнгольда, священника, мать, а потом посмотрела в сторону алтаря. Обернулась и ответила:
— Помни о Боге!
На миг я задумался, а потом попросил:
— Благодарю. Благослови меня, пожалуйста.
Девочка перекрестила мою склонённую голову и я, поднявшись с колен, пошёл прочь. У меня появилась надежда, что добра я всё-таки принесу больше, чем зла.
(Конец первой книги)