24-летняя Марья Симоновна слыла заметной фигурой при дворе. По словам прусского посла, она была великой сплетницей. «Низкого рода, злая и корыстная, она, однако же, хороша собой и неглупа». Если верить Мардефельду, у Елизаветы Петровны имелись причины отдалить двоюродную сестру, поскольку та приревновала обожаемого супруга к государыне: «Камергер Чоглоков, мелкий дворянин, состоянием обязан жене... Красота у него вместо ума и достоинств. Тронул он сердце государыни, коя, однако ж, от него отказалась после того, как жена пригрозила, что зарежет его»59.
Вот с какой женщиной великокняжеской чете предстояло иметь дело. После назначения Чоглоковых к малому двору каждый шаг молодых оказался размерен специальными инструкциями. Эти документы были адресованы обер-гофмейстеру и обер-гофмейстерине, написаны Бестужевым и показаны Елизавете Петровне ещё 10 и 11 мая, до открытого скандала. Императрица их одобрила. Как обычно, она не позволила канцлеру одержать полную победу — довести дело до расторжения брака. А ведь как приятно было бы увенчать союз с Австрией приездом саксонской принцессы вместо прусской интриганки и неверной жены.
Зато в тексте инструкций Алексей Петрович отыгрался вчистую. Не зря Екатерина назвала житьё по ним «политической тюрьмой». Поскольку именно великую княгиню считали виноватой в семейной холодности и интригах с прусским королём, наставления её «надзирательнице» выглядят куда строже. Великая княгиня должна была «своим благоразумием и добродетелями Его императорское высочество к искренней любви побуждать, сердце его к себе привлещи, и тем Империи пожеланной Наследник и отрасль... быть могла; а сего без... совершенного нраву его (великого князя. — О. Е.) угождения, ожидать нельзя».
При витиеватости стиля основная мысль проведена канцлером с неукоснительной прямотой и жёсткостью: сосредоточить внимание великой княгини на получении от Петра потомства. Всё остальное — баловство. Чоглоковой вменялось в обязанность: «неотступно побуждать» великую княгиню к близости с мужем, чтобы она всегда «приветливым поступком... генерально всё то употребляла», чем можно привлечь сердце Петра. Обер-гофмейстерина должна была «уважать заставить» великую княгиню мнение супруга, даже в чинимых им «несправедливостях», и побудить Екатерину лучше принудить себя к «нежности и горячности», чем «прекословием и упрямством» подать повод «к несогласию».
В аналогичном пункте инструкции для обер-гофмаршала Петру предписывалось только не ругаться с женой на людях: «Чтобы между Их императорскими высочествами ни малейшего несогласия не происходило... при каких посторонних». Создаётся впечатление, что как в семейных ссорах, так и в получении наследника Екатерину считали активной стороной. А от Петра добивались только, чтобы он себя прилично вёл и берёг здоровье.
Инструкция так и дышит мелочной опекой. Обер-гофмейстеру предписывалось следить, чтобы «в кушанье и питье, при тепле и холодном вечернем воздухе, тако ж при движениях» наследник поступал «сходственно с предписанием наших лейб-медикусов». Опасались, чтобы Пётр «не разгорячился или же снятием платьев не простудился».
Как обычно, обжёгшись на молоке, дули на воду. Всё плохое с Петром уже случилось: отменить осложнения, полученные после оспы, инструкции не могли. Зато назойливое внимание, состоящее из одних запретов, изрядно портило жизнь великому князю.
Любопытно, что аналогичного пункта о здоровье великой княгини нет, хотя он уместен в отношении матери будущего наследника, много болевшей то плевритом, то чахоткой, то зубными воспалениями, то лихорадкой с сыпью. Зато очень подробно и развёрнуто описывалось, как приглядывать за Екатериной. Чоглокова должна была повсюду следовать за ней «и при том надзирание иметь», чтобы великая княгиня в соответствии «с своим достоинством и респектом» ни с кем не говорила «фамильярно», то есть накоротке, никому не оказывала предпочтения. Кавалеры, дамы и камер-юнгферы «смелости принять не имеют» великой княгине «на ухо шептать, письма, цидулки или книги тайно отдавать»60.
Что касается Петра, то и ему запрещалось буквально всё, чем он до этого развлекался. Следовало препятствовать наследнику заниматься «игранием на инструментах, егерями и солдатами и иными игрушками и всякие штуки с пажами, лакеями или иными негодными и к наставлению неспособными людьми». Возбранялась «всякая пагубная фамильярность с комнатными и иными подлыми служителями», а им — «податливость в непристойных требованиях», под которыми подразумевалось «притаскивание в комнаты разных бездельных вещей».