Как известно, важным индикатором состояния общества служит художественная литература. В литературе второй половины XVII века также заметны принципиальные перемены. Она не только стремительно становится светской, она выводит в свет нового героя. Исследования А. С. Демина и других ученых, изучавших предпетровскую литературу, говорят о том, что на смену анемичному, устремленному в прошлое литературному персонажу — сидельцу, праведнику и страдальцу — приходит новый человек — живой, активный, инициативный, путешествующий, меняющий свою жизнь и жизнь окружающих. Да и в реальности появляются новые люди, которые впоследствии свободно ориентировались в созданном Петром непривычном мире — иначе откуда возник сонм его сподвижников, взять того же Меншикова: при всех прилипших к его имени негативных контаминациях ведь он истинно «новый русский» — толковый, современный, энергичный, инициативный… и не надо, не надо за меня дописывать неразделимое со светлейшим слово «вор»!
Высказанное моим оппонентом суждение о кризисе искусства как одном из явных свидетельств системного кризиса не является бесспорным, хотя и приходится признать неудачу поиска Д. С. Лихачевым следов Ренессанса в русской культуре XVI века. Тем не менее Россия не выпала из культурной европейской ойкумены. Множество исследований по истории живописи, иконописи, литературы свидетельствуют, что XVII век русской культуры прошел под знаменем общего для Европы стиля барокко, что художники школы Симона Ушакова и других мастеров Оружейной палаты творили в русле тех культурных веяний, которые были характерны и для художественного мира Западной Европы (достаточно обратиться к иконописи конца века и знаменитой Преображенской серии портретов). То же можно сказать и об архитектуре, в которой не менее, а даже более, чем в других видах искусства, заметен синтез европейской и русской художественных традиций. Особенно это видно в постройках так называемого нарышкинского барокко, несущего в себе следы как новой стилистики, так и традиционных приемов и средств выражения архитектурных идей. Нужно признать, что процесс секуляризации и даже вестернизации русского общества допетровской поры шел иногда подспудно, а иногда почти открыто. Да, он имел ограниченный, элитарный, придворный характер, но и все в России начинается сверху. Именно двор и элита всегда становятся рассадником инноваций, ориентированных на Запад. Как тут не припомнить театр, «Вести-Куранты» царя Алексея Михайловича, распространение во времена царя Федора придворных польских манер, введение польской одежды, изучения семи искусств, новое барочное стихосложение и феномен Симеона Полоцкого при Федоре Алексеевиче и Сильвестра Медведева при Софье.
Словом, можно предположить, что путь, отвергнутый Петром, также представлял собой серию преобразований, неспешного реформаторства с постепенным впитыванием технологий, идей и ценностей западной цивилизации Нового времени. Можно спорить о темпах, формах этого реформаторства. Опыт изучения реформ показывает, что данный процесс проходит в России преимущественно резкими скачками. Очень часто катализаторами служат очевидные неудачи во внешней политике, проигранные войны, смены правительств, деятельность новых, молодых людей, побывавших на Западе. В немалой степени преобразования стимулируются характерной для России боязнью отстать от других стран, стать жертвой агрессии со стороны соседей. «Догоняющая модель», ужас «отстать навсегда» — изобретение туземной мысли отнюдь не Новейшего времени, а времен давних. Леденящий русскую душу образ уходящего поезда мирового прогресса и нас, тщетно бегущих за ним по платформе с чемоданами наших проектов, никогда не покидал обитателя России. А посему не будем лишать наших предков из XVII века этого национального стереотипа поведения, вынуждавшего искать оправдание долгому ничегонеделанию в трюизмах типа «Долго запрягаем, да быстро ездим». Словом, не станем замыкаться на мысли, что если бы не Петр, то и реформ в России не случилось бы.