Я никогда не любил учиться, а, может быть, из Остермана учитель был дерьмовый, сейчас сказать сложно, тем более, что теперешнее мое положение резко отлично от того, к которому я привык. Даже в то время, когда меня не считали наследником, я все равно оставался внуком своего Великого деда, и меня, как минимум, остерегались задевать слишком уж сильно. Другое дело, что почти всем было на меня наплевать. Не обучается царевич даже грамоте, ну и хрен с ним. Трубку начал в одиннадцать лет курить, да чем бы дитя не тешилось. Впервые женщину в тринадцать попробовал — ну, мужчина растет. Глупо. Но, тут я сам виноват, никто насильно мне ничего не навязывал. Почему не останавливали — это другой вопрос, и ответ мне вместе со страшной болезнью пришел. Зато мозги на место встали.
— Романов, ты вообще собираешься в душ идти? — я опустил взгляд от потолка и посмотрел на Карамзина. Он был потный, взъерошенный и раздраженный. Дрался он с конем что ли, а не ездил верхом?
— Я сходил, — ответив, снова посмотрел на потолок.
— А зачем грязную одежду надел? От нее же несет, не хуже, чем от коня, — он стянул через голову рубаху и бросил ее в корзину, стоящую рядом с дверью. В корзине мигнул красноватый огонек, и рубаха исчезла. Дмитрий подошел к другому шкаф, такому же, как и тот, который возле моей кровати стоял и выкинул на постель темные штаны и странного вида рубахи, одна вообще без рукавов, на тонких лямках, а вторая такая же, как и штаны. После этого стащил те штаны, которые на нем были надеты и отправил их в корзину. Снова вспышка и штаны исчезли. Получается, что шкафы у нас были разные и вся та одежда, на которую я так старательно смотрел, была моей. Мог бы догадаться, конечно, но лучше перестраховаться в таких вопросах.
— А когда нам ее вернут? — я раздеваться не спешил. Все-таки не прикипел пока к этому месту, чтобы вот так походя наготу демонстрировать.
— На корзине же расписание висит, — Карамзин покачал головой. — Ты меня иногда поражаешь, Петруха. Приехал вчера пришибленный, даже на ужин опоздал и вечеринку в честь нового учебного года, и сегодня я тебя еле растолкал. Надеюсь, ты мне расскажешь, что с тобой стряслось, все же нельзя друга в неведение держать. Ладно, пока ты сидишь пристыженный и обдумываешь своего поведение, я в душ, а то и так уже опаздываем, чертовы кобылы.
Когда он ушел, я снял с себя одежду, надел примерно тоже, что выбросил Дмитрий из своего шкафа, и осторожно скинул вещи в корзину, внимательно наблюдая, как они исчезают. Осмотрев корзину, увидел сбоку на ней лист бумаги, где было написано, что все отданное в прачку белье, перемещающееся туда стационарными чарами, возвращают в комнату номер двести тридцать каждый вечер в десять часов.
Поставив корзину на место, я уже хотел снова завалиться на кровать, но тут мое внимание привлекла тонкая книжка, прикрепленная прямо к стене. «Устав императорской дворянской школы», — гласило название. Сняв книгу со стены, она снялась удивительно легко, я повертел ее в руках. Снова меня поразило то, что я понимал написанное. А ведь буквы сильно отличались от привычных мне. И вроде бы по-русски было написано, но все равно, как-то не так. Странность заключалась в том, что я понимал написанное, и написать мог так же, но только, если не думал о том, а какая это буква, а какая та. Пожав плечами, решил, что не стоит со всем этим пытаться разбираться, целее буду. Божий замысел неисповедим. И ежели Господь наделил меня этими умениями, то так тому и быть, аминь. Но вот устав прочесть стоит, сдается мне, что в нем я на многие вопросы ответы найду.
Из умывальни вышел Карамзин, молча оделся и кивнул на дверь.
— Ну что, идем? — я бросил устав на кровать и пошел вслед за Дмитрием.
Некоторое время мы шли молча, а затем Карамзин покосился на меня и спросил.
— Я не знал, что ты верхом умеешь ездить. Где учился?
— Дед учил, — коротко ответил я, хотя лично меня дед Петр Алексеевич ничему никогда не учил, но что я еще мог ответить?
— А что в вашем захолустье конюшни есть? Ты мне никогда не рассказывал. Надо было летом в гости к тебе все же приехать, ты же приглашал, только отец против был, чтобы я куда-то уезжал. Времена неспокойные, а у вас, как он говорил, опасно, ни охраны, ни порядка. — Карамзин скептически хмыкнул. — А лошади, конечно, есть. Да и Кострома не такое уж и захолустье, позахолустнее бывает. Я это знаю, несмотря на то, что отец про Кострому говорит и про твоего деда. Только вот я поражаюсь, твои родители в Москве уже давно обосновались, дело свое завели, а ты у деда торчишь последние годы. Совсем все с родоками плохо? Я бы тоже, наверное, сбежал на лето куда-нибудь в глушь, поэтому в этом году точно приму твое предложение, если ты, конечно, захочешь меня видеть. — Карамзин продолжал тарахтеть, а у меня от его слов уже голова начинала кругом идти. Было такое чувство, что мы с ним давно не разговаривали, и теперь за время нашего пути он захотел все высказать, что у него на душе скопилось. Я был не против, только вот информацию, которую он мне давал, сбивала с ног не хуже тарана.
— Конечно приглашу, — вяло ответил я, когда повисла небольшая пауза в нашем разговоре. — Если предать меня только не вздумаешь.
— Ну ты и скажешь, — рассмеялся Дмитрий. — А клан Романовых испокон веков Кострому держит. — Я опешил, пытаясь вникнуть в новое для себя слово. Клан? С каких это пор род дворянский кланом называют? — Я слышал, Бергеры этим летом в клан Романовых вошли. Это круто, они же самые лучшие алхимики, — вот тут я совсем нить разговора потерял, но имена и понятия старался запоминать. — Этак твой дед скоро всю губернию под себя подомнет. — Я бросил на него быстрый взгляд. Если этот мой дед хоть немного похож на того моего деда, то ему не только губернию, ему страну подгрести под себя возможно, и не только нашу. А Кострома да, изначальная колыбель Романовых, хоть что-то не отличалось от известной мне истории моего рода, или клана, как Карамзин сказал. Надо бы запомнить, чтобы не перепутать ненароком.
— Я не знаю, дед со мной планами не делится, — ответил я нейтрально, чтобы хоть что-то ответить.
— Ну да, отец тоже мне не все рассказывает, — Карамзин вздохнул. — Наверное, они все еще считают нас малыми детьми. — Мы шли уже мимо странного вида арены, чем-то неуловимо напоминающей Колизей. Или же арены древнегреческих атлетов, где они состязались в различных искусствах. Арена была пуста, что не удивительно, потому как на состязание скорее всего, все собрались бы хотя бы посмотреть. Интересно, кто и с кем тут соревнуется? Это же учебное заведение, как я понимаю.
— Эх, надеюсь, в этом году состязания между факультетами состоятся, посмотреть бы хотя бы на них. — Дмитрий проследил за моим взглядом.
— Да, было бы не плохо, — согласился я, стараясь скрыть удивление в голосе. Это что ж учеников вместо воинов для развлечения на арену выпускают?
— Надеюсь, в этом году проблему с безопасностью решат, а то и из стен школы не выпускают, и развлечения единственного лишили. Нам то никогда не поучаствовать, жалко... — Дмитрий замолчал, так и не договорив, что хотел. Но сейчас это было не столько важно, ибо печально знакомый голос и сопровождающий его гогот заставил Карамзина оборваться на полуслове.
— Что, девчонки, на прогулку пошли? А чего за ручки не держитесь? — Агушин вроде бы не создавал впечатление совсем дурака, но, это был как раз тот случай, про который говорят, что внешность обманчива. Потому что дурак он и есть, да еще и шельма добрая.
— У него какие-то проблемы с женщинами? — спросил я Карамзина, даже не поворачиваясь в сторону недоумков. — По-моему, ему никто не дает, вот и старается, как может, привлечь внимание. Только, не там старается, здесь же нет сердобольных вдовушек, которые могут приласкать убогого. — Я говорил достаточно тихо, но Агушин подошел уже достаточно близко, чтобы расслышать. Да еще и Карамзин поддал масла в огонь, хохотнув на мои слова.