"Царь, Лефорт и Меншиков взяли каждый по топору. Петр приказал раздать топоры своим министрам и генералам. когда же все были вооружены, всякий принялся за свою работу и отрубал головы. Меншиков приступил к делу так неловко, что царь надавал ему пощечин и показал, как должно отрубать головы", - писал позже саксонский посланник. Александр Данилович, способный к любому делу, тут же, на глазах у царя, немедленно исправился и к концу дня отрубил двадцать стрелецких голов да еще и пристрелил одного из колесованных, чтобы прекратить его мучения. Последнее милосердное деяние произвел он, впрочем, не по собственной инициативе, а по приказу Петра.
Стрелецкие полки были расформированы, а на их месте появились новые полки - регулярной российской армии. Петр лично участвовал при допросах и пытках, организовывал казни, но между этими государственными делами не забывал и о своих личных заботах.
Побывав в первый же день у Анны Монс и заехав потом еще в несколько других домов, он лишь через неделю встретился с Евдокией. Причем не в ее кремлевских покоях и не у себя, а в доме одного из своих ближайших сотрудников Андрея Виниуса, главы Почтового ведомства.
Долгие разговоры ни к чему не привели - Евдокия наотрез отказалась уходить в монастырь и в тот же день попросила о заступничестве патриарха Адриана.
Патриарх заступился за царицу, но Петр накричал на семидесятилетнего князя церкви, заявив, что это не его дело, и он, царь, никому не позволит вмешиваться в его решения и его собственные семейные дела.
Через три недели Евдокию Федоровну посадили в закрытую карету и два солдата-преображенца отвезли ее в Суздаль. Есть свидетельство, что Петр даже хотел казнить Евдокию, но за нее заступился Лефорт и дело ограничилось заточением в монастырь.
Там с ней и вовсе перестали церемониться: силой постригли, переменив ее родовое имя "Евдокия" на новое, монашеское - "Елена", и, не обращая внимания на крики и слезы, заперли в тесную келью Покровского девичьего монастыря.
Ей не дали ни копейки на содержание и она вынуждена была просить деньги у своих опальных и обнищавших родственников: "Здесь ведь ничего нет: все гнилое. Хоть я вам и прискушна, да что же делать. Покамест жива, пожалуйста, поите, да кормите, да одевайте, нищую".
* * *
Возвращение Петра в Москву ничего не изменило в его отношениях с Анной, и если бы не начавшаяся вскоре война со Швецией, то, может быть, Анна Ивановна и стала бы русской царицей, как немного позже случилось это с другой иноземкой - Мартой Скавронской, вошедшей в историю под именем Екатерины Первой.
Это произошло во время Северной войны и она была причиной первых брачных союзов Романовых с немецкими династиями.
19 августа 1700 года Россия объявила войну Швеции, начав одну из самых продолжительных войн в своей истории - Северную - длившуюся двадцать один год. Только Ливанская война, ведшаяся Иваном Грозным в 1558-1583 годах, была на четыре года продолжительнее, но будучи проиграна, оказалась по своим последствиям весьма трагической для России.
Между тем, и Ливанская война и северная проходили на территории Прибалтики, Ингерманландии, части Карелии и Литвы, и это предопределяло сходство геополитических интересов Ивана Грозного и Петра I, обязанных и вынужденных учитывать расклад сил многих государств этого обширного региона. (Дальше, уважаемый читатель, Вы убедитесь в только что сказанном).
22 августа Петр, оставив Москву, отправился на театр военных действие к Нарве. 19 ноября русские войска потерпели там серьезнейшее поражение, но Петр не опустил руки и с еще большей энергией продолжал начатое дело. Тема этой книги не позволяет подробно останавливаться на истории военной или политической, если, по крайней мере, события не связаны с перипетиями личной жизни наших героев. Поэтому и сейчас речь пойдет об одном из военных эпизодов, без которого не случилось бы крутого поворота в отношениях Петра и Анны Монс.
Случилось так, что однажды вечером, в апреле 1703 года возле стен осажденной шведской крепости Нотебург, (потом Петр переименовал ее в Шлиссельбург) царь прогуливался с приехавшим к нему саксонским посланником Кенигсеком. Вдруг Кенигсек поскользнулся на бревне, переброшенном через неширокий и неглубокий ручей, и на глазах у Петра рухнул в воду лицом вниз. Видевшие все это солдаты тут же бросились к нему на помощь, но было поздно, - саксонский посланник захлебнулся, и откачать его не удалось.
Когда утопленника вытащили из ручья, у него в карманах обнаружили целую пачку писем коварной Анны Монс, в которых, как писал академик Герард Фридрих Миллер, она "слишком ясно выражала свою преступную любовь к Кенигсеку". Кроме того, у Кенигсека оказался и миниатюрный живописный портрет Анны.
Петр тотчас же приказал приставить к дому Анны крепкий караул и никого к ней не пускать. Анна поняла, что следует во что бы то не стало вернуть к себе расположение царя и попробовала сделать это при помощи колдовства, чародейства, приворотных зелий, перстней и тому подобной каббалистики.
Опала над Анной Монс, ее сестрой Матреной и всем семейством Монсов продолжалась до 1707 года и прекратилась из-за вмешательства в ее судьбу прусского резидента Георга Иоганна фон Кайзерлинга, который, как и Кенигсек, сопровождал Петра на войне. 10 июля 1707 года, неподалеку от Люблина, где стояла тогда Главная квартира русской армии, Кайзерлинг объявил Петру, что Анна Монс - его невеста и потому он просит разрешения на брак с нею.
Петр же ответил ему так:
- Я воспитывал девицу Монс для себя, с искренним намерением жениться на ней, но так как она вами прельщена и развращена, то я ни о ней, ни о ее родственниках ничего ни слышать, ни знать не хочу.
Присутствовавший при этом Меншиков сказал Кайзерлингу:
- Девка Монс действительно подлая, публичная женщина, с которой я сам развратничал столько же, сколько и ты.