Закона о престолонаследии не существовало. Этот пробел в государственном праве России, даже впоследствии, служил причиной многих беспорядков и смут в государстве. Партия Милославских не могла помешать после смерти Федора избранию десятилетнего Петра. На площади перед Красным крыльцом раздалось только несколько голосов за старшего царевича; но они были покрыты общим криком толпы. Во главе правления государством становилась мать малолетнего царя со своими родственниками. Ее право решилась оспаривать энергичная царевна Софья, сестра покойного царя Федора. Даже по отзыву ее врага она была “больше мужского ума исполненная дева”. Воспитатель ее, ученый монах Полоцкий, посвятил ей в превыспренных выражениях свою книгу “Венец веры”. В теремах была грусть и тоска. Дочери царские не могли выйти за своих подданных, а иностранцы за царевен не сватались. После Алексея строгий надзор за царскими дочерьми прекратился: братья, больной Федор и слабоумный Иван, сами нуждались в уходе и присмотре. Другие царевны воспользовались свободой только для того, чтобы отдаться светским развлечениям; но царевна Софья, ей было уже за 25 лет, не отходила от царя Федора даже при боярах и принимала некоторое участие в государственных делах.
В прошлое царствование Милославские не щадили Наталью Кирилловну, ее родственников и сторонников; с переходом власти в руки Нарышкиных они не могли ожидать и для себя пощады. Им оставалось одно: бороться до тех пор, пока тень права и силы была на их стороне. Законность избрания Петра нельзя оспаривать, но еще возможно было провозгласить царем Иоанна и от его имени править государством.
Привлекая деньгами и богатыми обещаниями, Милославские набрали себе приверженцев, толпу незначительных, но молодых людей, готовых на все и неразборчивых в средствах; через стрелецких полковников и выборных возмущали они дворцовое войско против бояр и нового правительства. Сторону их держал В. В. Голицын, человек европейски образованный и выдающегося ума. Честолюбивый и энергичный старовер князь Хованский ненавидел Нарышкиных за их расположение к “новшествам” и готов был мутить стрельцов, чтобы самому играть первенствующую роль в государстве.
События дворцового переворота оставили глубокие следы в нервной организации десятилетнего Петра. В какой-нибудь год он пережил целую жизнь, и какую ужасную жизнь! Высокая радость при избрании в цари быстро сменилась страхом и печалью при виде бунтующих стрельцов и их кровавой расправы с родственниками и близкими людьми. Эти казни заложили в душу Петра зародыш жестокости и свирепости. Несмотря на нежный возраст, он сохранял все время значительное самообладание; страшное нервное потрясение не уничтожило в нем живой впечатлительности и необыкновенной подвижности. Но в короткое время он быстро вырос и возмужал.
Петр был велик ростом, развивался необыкновенно быстро; его умственные способности поражали иностранцев. Кроме военных игр Петра привлекали к себе ремесленные занятия. Когда исполнилось царю двенадцать лет, во дворец доставлены были разные ремесленные орудия: верстак и токарные станки, инструменты для переплета книг, печатания и каменных работ. Среди иностранцев нашлось много охотников, званых и незваных, предлагавших свои услуги показать, как следует обращаться с тем или другим инструментом, обучить тому или другому ремеслу. Сильный и смышленый юноша быстро свыкся с трудом и усвоил разные технические навыки, но военные забавы всеми признавались более приличными и подходящими для молодого царя. Детские игры скоро получили значение дела, прохождения курса военных наук.
На четырнадцатом году, совершенно случайно, возобновились учебные занятия. Однажды Петр узнал, что у князя Якова Долгорукова был такой инструмент, которым можно определять расстояния между дальними предметами. Любознательный царь пожелал иметь такой инструмент. Долгорукий привез ему из Франции астролябию и готовальню с измерительными приборами. Отыскался сведущий человек, голландец Тиммерман, и стал обучать Петра арифметике, геометрии и фортификации.
“Немного времени спустя, – рассказывал впоследствии Петр, – случилось нам быть в Измайлове, на льняном дворе, и, гуляя по амбарам, где лежали остатки вещей деда Никиты Ивановича Романова, увидеть иностранное судно – бот английский. Франц Тиммерман мне сказал, что он ходит на парусах не только что по ветру, но и против ветра, которое слово меня в великое удивление привело и якобы неимоверно”. Франц отыскал голландца Карштен-Бранта, который “призван при отце моем в компании морских людей для делания морских судов на Каспийское море”. Брант починил бот, сделал мачту и паруса и “на Яузе при мне лавировал, что мне паче удивительно, и зело любо стало”. Так зародилась у Петра страсть к воде и судостроению.
Своих учителей-иностранцев Петр долго считал за великих искусников и знатоков. Но то были все люди практические, ремесленники и военные, обладавшие крайне ограниченными теоретическими сведениями. Тиммерман, например, ошибался в простом умножении, как видно из задач, писанных его рукой в учебных тетрадях Петра. Но до этого Петру было мало дела. Тиммерман мог научить его обращаться с астролябией и вычислять, при каких условиях и на каком расстоянии бомба может упасть на данный предмет; составлял планы крепостей и руководил земляными работами. Карштен-Брант, наставник Петра в кораблестроении, – простой корабельный пушкарь, проживавший в Москве столярной работой. Он, конечно, не был достаточно посвящен в судостроение; но Петр держал его при себе как главного корабельного мастера, строил под его руководством яхты и фрегаты на Переяславском озере. Плотниками и матросами на судах были сам царь с “потешными” солдатами. Генерал Гордон тоже не отличался военными способностями и обращался с взрывчатыми веществами неумело. На маневрах то и дело происходили неудачи и несчастия. Однажды горшок, начиненный горючим веществом, опалил взрывом лицо Петра и поразил стоявших вблизи офицеров. Царь болел после того три месяца. На следующих маневрах пострадал сам генерал Гордон: выстрелом повредило ему ногу выше колена и порохом опалило лицо. На увеселительных фейерверках, которые так любил царь, нередко происходили подобные же истории: однажды пятифунтовая ракета, не разрядившись в воздухе, упала на голову какого-то дворянина, который тут же испустил дух; взрывом состава изуродовало Гордонова зятя, обожгло Тиммермана и до смерти убило трех рабочих. Но Петр продолжал довольствоваться подобными мастерами и наставниками. Они все же могли научить его тому, что никогда бы он не узнал от Зотова, Стрешнева, Голицына, от бояр и других русских.
Самым близким к царю человеком в то время был князь Борис Голицын, не уступавший в уме и образовании своему знаменитому двоюродному брату князю Василию. Но видно, так издревле водилось, что на Руси умный человек был или плутом, или пьяницей. Василий Голицын держал сторону Софьи, но робко и осторожно, воздавая должное почтение молодому царю и его родне. Борис, говоривший по-латыни, прямодушный, распорядительный, непоколебимо преданный Петру, даже под письмами своими к царю подписывался: “Бориско, хотя быть пьян”. Близким другом Петра был сын воспитателя его матери, Андрей Матвеев, знавший по-латыни, любитель чтения, проявивший особенное расположение к иностранцам. Все приближенные Петра были или лично преданные ему люди, совершенно безгласные перед его волей, или сгорали неудовлетворенной жаждой знания и сознательно тянулись к Западу.
Походы, осады и сражения чередовались с веселыми пирушками, в которых немцам принадлежала первенствующая роль. Петру не нравились скучные русские пиры, с пресными яствами, квасом и сладеньким медом. Немцы зазывали молодого царя к себе, в слободу, и там угощали его на славу.
До сих пор Петр не проявлял никакого интереса к государственным делам. На молодого царя несомненно производили сильное впечатление приемы посольства и дворцовые торжества. Он облекался в порфиру, надевал на голову венец, в руки брал скипетр, но едва ли понимал политическое значение тех действий и событий, в которых принимал участие. Даже приготовление к Крымскому походу и проводы войска увлекали его только своей внешней стороной.
Чтобы остепенить сына, мать его женила. Она надеялась, что молодая и красивая жена отучит царя от сумасбродных забав и опасных военных игр. Но вскоре после женитьбы Петр опять увлекся своим любимым занятием – судостроением. Как только вскрылись реки, он поскакал на Переяславское озеро. “Изволила приказывать быть в Москве, – писал он к матери, – и я быть готов, только, ей-ей, дело есть”. Через несколько времени он делится с ней своею радостью: “А у нас молитвами твоими здорово все. А озеро все вскрылось сего 20 числа, и суда все, кроме большого корабля, в отделке; только за канатами станет. И о том милости прошу, чтобы те канаты, по семи сот сажен, из Пушкарского приказу, не мешкая, присланы были. А за ними дело станет и житье наше продолжится”.