Березовый корь со всех сторон окружен топкой, шоколадного цвета грязью, делающей его почти неприступным. Впереди же себя дозором выставил небольшие островки, на их вязкой, болотистой почве, напоминающей асфальтовый вар, растут кусты и неизбежная сита, В сите хоронятся ондатровые домишки с куполами из всякого мусора: щепочек, веточек, сухой лещуги. Один из таких островков облюбовал для себя Петрак.
— Валька, слышь! — крикнул он. — Ты под сухарой располагайся, там есть подъезд.
На ближнем мыске Березового коря, среди низкорослых кустов, возвышался каким-то чудом попавший туда осокорь.
— Охота была! — сипло отозвался Валька. — Там Жамов змея видел!
— Какого змея? Желтопузика, небось!
— Говорю — змея! Что он, ужа от змея не отличит? Зеленый, бородавчатый, в кулак толщиной и с погремушками. Как погремушкой тряхнет — так всего ядом опрыснет!
— Ладно, ужо спрошу Жамова, — недобро пообещал Петрак.
Валька молча повернул свой челнок влево и скрылся за камышом. Анатолий Иванович повел челнок вокруг острова. Издали Березовый корь представляется чем-то вроде зеленой лепешки, продолговатой и ровной округлости. На самом деле берега его сплошь изрезаны заливчиками и бухтами, кое-где водяные перемычки отхватили от него солидные куски. География его настолько сложна, что вскоре я потерял всякое представление о том, где мы находимся. Мне казалось, наши товарищи остались где-то далеко позади, как вдруг совсем рядом я услышал голос Петрака, в чем-то укорявшего Вальку. Наконец мы оказались в тихом заливе, обнесенном с трех сторон желтыми, сухими камышами, их легкие метелки нежно и грустно шуршали под ветром.
Продвигаться вперед становилось все труднее, плоское днище челнока цеплялось за водоросли. На руках Анатолия Ивановича между большим и указательным пальцами надувались твердые желваки, а лицо с каждым новым толчком, вернее сказать — жимом, затекало красным. А затем вода вокруг нас взмутилась глиной, челнок пополз по дну.
— Может, мне выйти? — предложил я.
— Утопнете, — коротко отозвался егерь. Он всем телом навалился на весло, но оно ушло в мягкую глину, не родив толчка.
— Как там носатики, не гуляют? — спросил Анатолий Иванович, переводя дух.
И тут же за его спиной на коричневатом намыве грязи я увидел парочку куликов. Они степенно прохаживались взад и вперед, покрывая шоколадную гладь ровными четкими следками — будто узор наводили. Я вскинул ружье и выстрелил. Когда рассеялся дым, я увидел лишь трилистниковую строчку следов: кулички улетели.
— И хорошо, — заметил Анатолий Иванович, — все равно их оттуда не достать.
Мы подползли к заросшей ситой кочке. Я спрыгнул на кочку и втащил нос челнока.
— Ну и порядок, — сказал Анатолий Иванович, обозрев окрестность.
Пожалуй, охотники не зря выбрали Березовый корь. За последние дни я забыл, как выглядит утка. Настолько забыл, что пропустил тройку чирков, просвиристевших над самой головой и хлопьями сажи истаявших вдали. Но потом, видимо, они повернули назад. Раздался выстрел, и вода зашипела под градинами осыпавшейся вокруг нас дроби.
— Петрак бил, промазал, — определил Анатолий Иванович.
Затем вправо, над сушью, прошла матерая. Я вскинул ружье, но Анатолий Иванович не дал мне выстрелить. Стволом своего ружья он отвел мой ствол.
— Без толку, — ответил он на мой удивленный взгляд. — Ну, подстрелите, а достать-то мы все равно не сможем.
— Неужто такая топь?
— В том-то и дело Ни пройти, ни проехать. Поэтому и не любят у нас на Березовом корю охотиться. Как на сушу упало — так пропало.
По-видимому, у наших товарищей дела шли успешней: постреливал Петрак, палил Валька. Анатолий Иванович, оберегая свою честь егеря, сказал, что Петрак, верно, чего-то подстрелил, а Валька «жгет» впустую. Ему не хотелось признаться, что те выбрали место удачнее.
Уже начало темнеть, и в прибрежном леске заяц затопил печку — легким, голубоватым дымком потянуло из ельника и заклубилось над водой белесым туманом, когда мне удалось наконец подбить севшего на выстрел чирка. Чирок подпрыгнул, затем словно бы побежал по воде и вдруг сник, волна погнала его вон из заливчика.
— После заберем, — сказал егерь, — его к траве прибьет.
Медленно, плавно взмахивая широкими крыльями, над нами пролетела похожая на цаплю выпь, такая красивая, даже величественная в воздухе, такая уродливая и жалкая на земле. Неожиданно там, где стоял Петрак, грохнул выстрел. Выпь неторопливо, раздумчиво сложила крылья, вытянула книзу длинные ноги в серых штанишках и колом упала за камыш.
— Зачем он ее? — спросил я.
— Поросенку на корм, — ответил егерь и вдруг резко вскинул ружье и, даже не прижав приклад к плечу, с руки, круто повернувшись всем телом, выстрелил раз и второй.
Что-то шлепнуло на воду, а вслед за тем я увидел две черные, быстро расплывающиеся в мутном небе точки.
— Есть такое дело, — сказал егерь, перезаряжая ружье.
— Чирок?
— Нет, свиязь.
Темнело быстро. Уже тростниковый редняк превратился в глухие, непроницаемые стены, обступившие нас со всех сторон, жидкий кустарник коря стал дремучей зарослью, на сумрачную, зеленовато-сизую воду лег последний отблеск уходящего солнца, свинцовый, тусклый, как первый лунный след. А воздух наполнился незримой жизнью. Во всех направлениях протянулись, скрещиваясь, пути утиных пролетов. Свистящий, рассекающий швырк одиночного чирка сменялся долгим стрекотом кряквиной стаи, прогуживала низко летящая шилохвость, и снова трепет и стрекот многих крыльев и свист чирка — свист спущенной с тугой тетивы стрелы. И в какой-то момент, повинуясь безотчетному порыву, мы враз вскинули ружья, два слитных выстрела распороли сумрак огненными вспышками, и совсем рядом с нами грузно плюхнулась на воду матерая.
Напрасно усомнился я в егерском чутье Анатолия Ивановича. Когда, собрав добычу, мы подплыли к Петраку, то оказалось, что один из лучших подсвятьинских стрелков кроме водяной коровы мог похвастаться лишь жалким широконосиком. Зато Валька, вскоре присоединившийся к нам, поразил всех. На вопрос, как успехи, он ответил:
— Четыре матерых, — и сплюнул в воду.
— Вот это да! — обрадовался Петрак. — Вот вам и Косой — вставил фитиль!
— Не проморгай вы тех чирков, у нас было б по головам не меньше! — укорил меня Анатолий Иванович.
— Так вас двое! — подначил Петрак. — Нет, Валька самое место угадал.
— Да, это, конечно, как повезет, — пробормотал несколько смущенный Анатолий Иванович, — Постой, а где же твои матерые? — спросил он вдруг, заглядывая в Валькин челнок.
— На берег попадали. Нешто их там достанешь? Я попробовал — чуть не утоп.
Скулы Петрака медленно покраснели, а узкие глаза, о которых говорят «осокой прорезаны», превратились в щелки, как у зажмурившейся рыси.