Большое количество участников способствовало некоторой беспорядочности бесед и диспутов, и Петрашевский предложил составлять предварительную программу «пятниц»: «В мае 1848 года сделал я предложение для прекращения бессвязного разговора, чтоб всякий говорил о том, что лучше знает, но сие тогда не привелось в исполнение — по причине разъезда на дачи. С ноября же 1848 года я старался, чтоб у меня на вечерах по пятницам обыкновенно кто-нибудь о чем-нибудь говорил; но как нередко бывало, что никто ничего не говорил, то я сам говорил о разных предметах, которых поименованье мною сделано. Предложение мое состояло, чтоб рассуждаемо было ученым образом»[129].
Спешнев предложил выбирать на каждом заседании председателя, который бы давал слово выступающим и следил за порядком, пользуясь колокольчиком.
В показаниях следственной комиссии А. В. Ханыков отнес упорядочение заседаний еще к более раннему сроку: «Только с зимы 1847 года можно сказать определеннее о вечерах Петрашевского, потому что разговор вследствие предложения, сделанного Спешневым, чтоб говорящий выбирал себе президента, сделался из случайного, отрывочного, заметным и удобопамятным»[130]. Но возможно, здесь и не было большого противоречия: Ханыков мог иметь в виду сезон 1847/48 г. в целом, а Петрашевский назвал, запамятовав, более позднюю дату, ибо, скорее всего, упорядочение произошло чуть раньше, в феврале — марте.
Обратимся к показаниям Спешнева: «В марте месяце 1848 г. в один вечер пришел к нему, Спешневу, Петрашевский, и, не помнит, застал ли тогда у него Данилевского, или оба они пришли вместе, только Петрашевский бранил тогда собирающееся у него общество, называя его мертвечиной и говорил, что они ничего не знают и учиться не хотят, и что споры у него ни к чему не ведут, потому что у них всех основные понятия неясны, а потом, обратясь к Данилевскому, уговаривал его сделать словесно краткое изложение системы Фурье, на что Данилевский согласился, а ему, Спешневу, Петрашевский предложил взяться излагать религиозный вопрос»[131].
Видимо, Николай Яковлевич Данилевский (1822–1885; впоследствии известный консервативный идеолог) был первый, кто выступал относительно «организованно», а может быть, он и сам способствовал новой организации заседаний, как можно судить по его показаниям следственной комиссии: «… стал часто говорить о теории Фурье и по случаю одного спора, возникшего между мною и некоторыми из разговаривавших со мною, который мешал меня, спутывая нить моих мыслей, я предложил, чтобы позволили мне говорить, пока я окончу какой-нибудь отдельный предмет, беспрепятственно, записывая или запоминая возражения, приходящие в голову, и делая их мне, когда я кончу. Таким правильным образом говорил я три или четыре раза»[132].
Так как, по словам Данилевского, он посещал Петрашевского с конца января по начало мая 1848 г., именно с февраля — марта и можно датировать упорядочение заседаний на «пятницах»: выделяется докладчик, который делает сообщение, а затем задаются вопросы и происходит обсуждение.
Интересно, что Петрашевским практиковалось на самих «пятницах» и более узкое общение. Говоря о собраниях кружка в сезон 1847/48 г. и перечисляя основных посетителей, А. Н. Барановский добавляет: «Из них Спешнев, Дебу старший, Баласогло обыкновенно беседовали отдельно от прочих в кабинете Петрашевского, о чем, не знаю, ибо туда не входил»[133].
Известны подобные же уединения Петрашевского со Спешневым, Момбелли, Львовым, Дебу или со Спешневым и Черносвитовым. На таких заседаниях-беседах обсуждались самые откровенные и острые темы и проблемы: революция, тайные общества, печатная пропаганда, освобождение крепостных крестьян и т. п. (об этом еще пойдет речь ниже).
А в общем зале в 1847/48 г., до упорядочения вечеров, шли весьма разнообразные разговоры. Тот же Барановский повествует далее: «Оставшиеся в другой комнате толковали о разных предметах: младший Дебу и Ханыков, в особенности последний, толковали о различных сторонах учения Фурье, излагали некоторые его части, опровергали учение коммунистов[134], говоря, что основание, на котором зиждется все это учение — абсолютное равенство — нелепо, ибо оно противуречит видимым законам природы; Дуров излагал исторически о союзе родственном и доказывал, что родственные связи опутывают личность человека; Баласогло, иногда вступавший в разговор, поддерживал Дурова»[135].
Следует учесть, что подобные живые беседы без индивидуального доклада случались и позднее. Д. А. Кропотов описывал одну из последних «пятниц» в сезон 1847/48 г., в июне 1848 г.: «… помню, сидел около меня Ольдекоп и рассказывал мне о животном магнетизме. Я ему сказал, что это вещь любопытная и пусть он всем расскажет, но его рассказ как-то не состоялся, потому что мы с Ольдекопом сидели у стола к середине комнаты, а человек семь столпилось у дивана и покатывалось со смеху, слушая курострои-тельные похождения Ястржембского, который, с своей физиономией передразнивал жеманную девушку. Перед самым ужином завязался спор с Ястржембским, но о чем, решительно не помню, он приводил в свидетельство Мальтуса и его теорию народонаселения, цитаты из французских и немецких авторов и в заключение привел в тупик латинскими текстами всех споривших с ним, а их было человек 8 или 10»[136]. Очевидно, это было преддверье к будущему циклу лекций Ястржембского по политической экономии. Ястржембский показывал на следствии, что оп начал посещать кружок Петрашевского с августа-сентября 1848 г. Но нет никаких сведений, что кружок стал собираться раньше конца октября, поэтому скорее всего Ястржембский ошибся, т. е. в действительности он начал ходить на «пятницы» уже в июне, тем более что с Петрашевским он познакомился еще в самом начале 1848 г.
Что касается индивидуальных сообщений на кружке, то одним из самых активных докладчиков в сезон 1847/48 г. был Баласогло. В конце 1847 или начале 1848 г. на «пятнице» был В. Р. Зотов, прослушавший в чтении Баласогло «статью о популярном преподавании наук». Сам автор доклада показывал на следствии, что он на нескольких «пятницах», в разное время, читал «отрывки из большого и доселе еще не оконченного мною сочинения об изложении наук».
А в июне 1848 г. Кропотов слушал доклад Баласогло о браке (очевидно, в продолжение предшествующих тирад Дурова против семьи и брака как пут для творческого человека). Баласогло разделял браки на три категории, как указывал Кропотов: «1) брак по расчету, 2) по любви и 3) не помню какой»[137]. Баласогло, женившийся по любви, но очень быстро разочаровавшийся в идеале (жена оказалась очень чуждой его духовным интересам), замученный хронической бедностью, сходился с фурьеристами в их нападках на буржуазный брак, между тем как, ратуя за брак с состоянием, тоже оказывался в рамках буржуазного мышления (Баласогло всегда отличался весьма путанными воззрениями). Но критическая сторона его доклада была, наверное, очень сильной: «… я описывал, сколько умел ярче, все ужасы человека в семействе без верного куска хлеба. Впрочем, я почти всегда оговаривал, что для обыкновенного гражданина это еще, пожалуй, хоть сносно, но для ученого или художника — просто смерть»[138].
Некоторые выступления на «пятницах» являли собой нечто среднее между монологом в беседе и докладом. Посетивший кружок в феврале 1848 г. А. П. Беклемишев сообщал: «За несколько времени перед ужином разговор сделался почти общим. Данилевский (Николай. — Б. Е.), я думаю, с полчаса говорил о счастии и несчастии; я из всего понял, что он хотел доказать, что как то, так и другое совершенно относительно, и что поэтому можно с одинаковым правом говорить, что человек счастлив или несчастлив. Чтений никаких не производилось»[139]. Возможно, что такое «слово» было одним из вариантов фурьеристских лекций докладчика.