Такая мелкая детализация контрастно противостоит лаконизму и подчеркнутой скупости в трактовке человеческого тела, которая характеризует работу мастеров, оставивших на скале Саган-Заба изображения людей первой, древнейшей, группы.
Одним словом, налицо два разных стиля, в корне отличных друг от друга, передающих разное мировоззрение древних художников. Если один видит и передает в рисунке натуру такой, какая она есть, то другой стремится проникнуть во внутреннюю сущность явления. Он как бы рассекает человека или зверя и, раскрывая его внутренность, рассказывает о нем все, что ему известно.
В этом отношении фигура человека из бухты Ая совпадает с крупной фигурой оленя из бухты Саган-Заба, где таким же «скелетным» способом показана внутренность животного.
«Скелетная» манера, в которой изображена большая антропоморфная фигура из бухты Ая вместе с тем повторяет манеру, характерную для антропоморфных изображений Братской Кады и некоторых других человеческих фигур на писаницах Нижней Ангары и Лены, о которых уже шла речь выше (только в том, что касается общей формы тела, а не «скелетных» деталей!).
Как уже говорилось выше, такая ажурная, «скелетная», трактовка туловища, весь этот «скелетный» стиль позволяет в большой антропоморфной фигуре из бухты Ая видеть отражение традиций, восходивших к искусству таежных племен конца II и первой половины I тыс. и. э.
■ Этот замечательный рисунок, следовательно, демонстрирует связь между петроглифами поздней группы бухты Саган-Заба и рисунками в бухте Ая. В целом же отмеченные совпадения между ними интересны
тем, что являются свидетельством какой-то художественной и семантической непрерывности, передачи сквозь многие поколения не только специфических элементов стиля, но и конкретных образов, а следова-тельпо, связанных с ними идей, мифов, легенд. Это, в свою очередь, предполагает вывод о какой-то этнической устойчивости, о том, что, несмотря па всю сложность исторических судеб Северной и Центральной Азии, на протяжении, по крайней мере, тысячи лет здесь, па Байкале, продолжало существовать население, в среде которого преемственно передавались одни и тс же художественные образы, а вместе с ними и одинаковые идеи.
Что касается идейного содержания наскальных рисунков бухт Саган-Заба и Ая, то еще М. И. Хапгалов и Б. Э. Истри считали, что байкальские писаницы в основе своей шаманского характера. Указанием на такой характер этих наскальных изображений, по мнению Б. Э. Пет-рн, служат рожки — изображения шаманской шапки-«коропы».
М. 11. Хапгалов писал , что изображения па скалах в бухтах Саган-Заба и Ая имеют сходство с балаганским он гопом Ухай-хата, изображающим водяных духов. Б числе особенностей балагапских опгонов Ухап-хатаоп отмечал «присутствие на головах человеческих фигур трех лучей в виде рогов»., «способ» изображения туловища человека треуголь-ликом плп удлиненным четырсхугольпиком. Кроме того, М. И. Хапгалов отмечал расположение человеческих фигур па этих онгонах бала-ганских бурят «в два ряда», а также наличие па них фигур животных, в том числе змеи, двугорбого верблюда, рыбы и др. Все это действительно можно видеть па байкальских петроглифах в бухте Ая40.
Но словам М. Л. Хангалова, «изображения на скалах суть также священные изображения, им приносят жертвы, кладут деньги, брызгают тарасуп, освящаются при приближении, как при обращении, с самыми священными предметами. ...Утверждают даже, что названные изображения представляют «сайтинских богов», особых добрых существ—людей небесного происхождения, бывших шаманами и шаманками; ольхопские буряты к этим сайтинским богам причисляют следующие три лица: 1) богиню Мишэлэ Ганзу Намтасву; 2) бога Хулэр-топши, Хугыл-бурхапа; 3) бога Идир Гапзу»41.
У бурят, существует, по словам М. II. Хангалова, мнение, что изображения па скалах, подобные байкальским и мальтийскому, «были общественными оптопами в эпоху большого развития общественной жизни, когда устраивались общие охоты или облавы па зверей»42. Если бы можно было обнаружить объяснительный текст к байкальским петроглифам, то он бы, цо мнению М. II. Хангалова, был таким же, как за-иисаппое им шаманское молитвенное призывание балаганским опгонам Ухан-хатов.
М. II. Хангалов даже попытался проследить эволюцию священных шаманских изображений — оптоиов, начиная с «древнейших и наиболее совершенных» на скале в бухте Саган-Заба. Плохим подражанием им, по словам М. Н. Хангалова, являются рисунки в бухте Ая. Затем следует рисунок на р. Белой у с. Мальты, который он сам видел и подробно описал43. Этот рисунок, как и другие такие же, выполненные красной краской, служит «переходными формами к теперешним рисункам па материалах красной краской»44.
43
Мальтинский рисунок, выполненный красной охрой, ныне не существующий (уничтожен при постройке железной дороги). См. Окладников А. П. Петроглифы Ангары. М.—Л., 1966, рис. 43,