скале Тепсей. Другой — более тщательно и детально выполненный — обнаружен на одной из орнаментированных плит могильника окуисвской культуры на р. Сыде. В отличие от первой фигуры, безрукой, у второй показаны обе руки, воздетые кверху. Ноги, согнутые в коленях и широко раскинутые в стороны, тщательно прорисованы, па них обозначены даже ступни.
Э. Б. Вадецкая приводит этнографические параллели этим фигурам, в том числе заимствованный из публикации Л. Фробениуса рисунок па тыкве—калебасы, па котором показана африканская женщина, рожающая па корточках 64.
Двойная фигура из Саган-Заба, изображающая архаическим, еще палеолитическим по характеру рисунка, способом сочетание женщины и мужчины, в свою очередь тоже находит семантическую параллель в изображениях Большой Кады. Там следуют друг за другом сочетающиеся в характерной позе, по образу животных, две антропоморфные фигуры. При этом задняя фигура отличается от передней не только сложным головным убором, по и подчеркнуто обозначенным признаком мужского пола 65.
Аналогичный сюжет, и в еще более наглядном виде, имеется па петроглифах Оленьего острова в Карелии 66. Известен он па изображениях в Скандинавии и в таком же виде.
Отсюда следует, что второй основной комплекс идей, лежащих в основе мифологических представлений и обрядности, связанных с петроглифами Саган-Заба, собственно и вызвавших эти петроглифы к жизни, имеет выравненно сексуальный характер. Следует сразу подчеркнуть, что речь идет не о какой-то эротической тематике в собственном: смысле слова. В этих наскальных изображениях выражено стремление усилить магическими приемами производительную силу человеческой общины и природы, т. е. животного мира. Иначе говоря, сквозит стремление увеличить количество членов общины, а тем самым усилить общину, а также размножить животных, охота на которых была основой жизни древних охотников. Такова простая «экономическая теория» древних охотников сибирской тайги, которая и представлена в образах петроглифов Саган-Заба, Братской Кады и других центров наскального искусства.
В данном конкретном случае па трех рисунках в бухте Саган-Заба выражена главная мысль о матери-родоначальнице, о ее производительной силен воспроизводстве членов общины. Наряду с образом матери-предка здесь естественным образом выступает и сам производительный акт, а также и второй его участник — мужчина-первопредок, соответственно наделенный подчеркнуто фаллическими чертами.
Оба этих комплекса — собственно-шаманский и магия плодородия — не случайно находят свое отражение па одних и тех же священных скалах.
Исследованиями Л. Я. Штернберга вскрыта закономерная связь представлений о шаманах и получении шаманского дара с представлениями о сексуальном общении шамана с духами. Женские духи избирают шамана-мужчину и, наоборот, мужские духи находят своих земных избранниц-возлюбленных среди женщин, уготавливая их тем самым быть шаманками 67.
Мотив сексуального избранничества шаманов в полной мере объясняет, следовательно, наличие на шаманских писаницах Сибири рисунков, изображающих сочетание в производительном акте женских и мужских существ. С этими сюжетами хорошо согласуется и наличие в писаницах элементов производительной магии, культа плодородия.
Еще один сюжет байкальских петроглифов,о котором нужно сказать,— изображения водоплавающих птиц — гусей или лебедей. Наличие изображений лебедей, притом расположенных группами, в бухте Сагап-Заба не случайно. О лебедях па Байкале, притом именно в этой бухте, писал Т. И. Савенков. Оп приводил данные о важном значении этой птицы в шаманстве: «Летом берега Байкала кишат птицами. Озерки в стороне от берега буквально покрыты утками самых разнообразных пород и видов. Кроме других видов птиц, часто можно встретить парочки лебедей и красных турпанов.
...Из птпц особым почитанием пользуются лебеди. У бурят убить лебедя считалось большим грехом, но в то же время существовал не так давно обычай, по которому за мертвого лебедя бурят должен был отдать любого коня. Рассказывают, что получивший таким путем лебедя старался как можно скорее выменять его на коня у другого бурята, тот, в свою очередь, у третьего, и в результате лебедь переходил из рук в руки, из улуса в улус, пока не разваливался. Все это сопровождалось меной лошадей. Неизвестно, кто на этом выигрывал, но на весь этот обряд обмена и разъездов затрачивалось много труда и времени. Русские старожилы переняли это отношение к лебедю от бурят и также считают грехом убить лебедя»68.
64
Вадецкая Э. Б. Женские силуэты на плитах из Окуневских могильников. В Кн.: Сибирь и ее соседи в древности. Новосибирск, 1968, с. 263—266, рис, 2,
67
Штернберг Л. Я. Избранничество в религии.— В кн.: Первобытная религия в свете этнографии. Л., 1936, с. 140—178.