Первое отличие этих петроглифов от древнейших «лосиных» рисунков характеризуется тем, что в них господствует образ нового животного, не хозяина темной северной тайги — лося, а животного, свойственного иным ландшафтам, скорее, лесостепным. Это—благородный олень, изюбр. Именно изюбр с его ветвистыми рогами становится основной темой изображений этой группы. Но главная особенность этой группы рисунков, конечно, не только в этом, а в стиле, в подходе художника к своему сюжету. Животные в отличие от рисунков предшествующей группы изображены с подчеркнутым изяществом, с явной тенденцией к декоративности. Поэтому не случайно такое внимание уделено их эффективно возвышающимся огромным рогам, украшенным многочисленными отростками. Головы оленей не просто вытянуты вперед или опущены вниз, как часто бывает на таежных рисунках лосей, а грациозно подняты вверх, чтобы нести, как корону, увепчивающую их массу рогов. Соответственно общей декоративной тенденции, в расчете на зрительный эффект, оформлены фигуры животных в целом. Они поджарые, у них перехвачена как бы в «талию» задняя часть, зато грудь контрастно мощная, подчеркнуто показана и выпуклость бедер. Особенностью фигур сахюртинских изображений является и то, что они переданы в динамике, видно стремление показать животных не в статике, а в движении, в позе быстрого бега или даже скачки.
Своеобразие, стилистическая характерность рисунков этой группы становятся особенно наглядными при сравнении их с самой ранней сахюртинской группой, где изображены два лося. Рисунки первой сахюртинской «лосиной» группы создают впечатление тяжеловесной грубой силы и спокойствия. Лоси стоят, как вкопанные, ко всему равнодушные, а от изюбрей исходит ощущение не только динамики, не только легкой грациозности, но и какой-то, можно сказать, пугливой трепетности.
Для хронологической и вообще культурно-исторической [характеристики рисунков этой группы существенно и то, что в них рядом с оленями появляется лошадь, фигура которой стилистически изображена таким же образом, как изюбри: с мощной грудью, округлыми бедрами и поджарым туловищем. Одинакова и динамическая поза животного: лошадь изображена в скачке галопом.
Есть на горе Сахюртэ и еще один зооморфный сюжет, еще один образ животного, представленный, как и лошадь, всего одним рисунком, но 106
не менее выразительным и не менее важным для понимания всей этой группы сахюртинских рисунков. Это изображение хищника. О том, что показан именно хищник, притом определенной породы, свидетельствует высоко поднятый, круто загнутый и завершенный шишкой хвост зверя.
Такие фигуры хищников, скорое всего, барсов, хорошо знакомы по красочным селонгинским писаницам, хотя они встречаются там тоже нечасто, но составляют характерный элемент общего «репертуара» этих писаниц. Почти точной копией сахюртинского хищника является, например, полностью уцелевший рисунок такого зверя на скале в местности Нарин-Хундуй на Джиде. У него тоже показан энергично поднятый вверх и загнутый вперед хвост, такая же острая треугольная голова. На Toil же нарин-хундуйской писанице имеется еще один такой зверь, более крупный по размеру, с загнутым вперед хвостом91.
Следующий сюжет, на котором следует остановиться специально, представлен рисунком стрелка из лука и змеи. Эта небольшая сцена из двух фигур расположена на краю всей композиции, отдельно от изображений зверей. Отсюда следует, что она «приписана» па свободном месте к ним позднее. Однако именно этим фактом устанавливается важное для истории всей композиции обстоятельство, а именно переосмысление первоначально вложенного в нее идейного содержания.
Вначале, когда складывалось основное ядро композиций на горе Сахюртэ, речь шла, очевидно, только о зверях и пи о чем другом. В их основе была, следовательно, прежняя семантика, восходящая к мировоззрению охотников каменного века. Она хорошо известна по ранним петроглифам тайги: весенний гон зверей, жизнь зверя лесу, а также и отражение се, этой жизни, в мифологии, в представлениях (на «олэнных камнях») о небесном олене-солнце. Теперь же простая сцена шествия оленей превращается в рассказ об охоте, а это в корне меняет всю идейную основу, содержание рисунков: безраздельное господство прежних звериных сюжетов заканчивается. Человеку отныне принадлежит первостепенное место, зверю приходится отступить на второй план.
Перед нами, таким образом, свидетельство не только долгой жизни этой композиции, ее последовательного наращивания, но и существенного идеологического перелома, обусловленного сдвигами в мировоззрении древнего населения Сибири. Сдвига, в свою очередь, подготовленного переменами в социальной структуре, в конечном счете нарастанием тех черт социального, строя, которые характерны уже для общества с преобладающей ролью мужчины.
91
Окладников А. П., Запорожская В. Д. Петроглифы Забайкалья, ч. 1. Л.
1969, табл. 51, рис. 5.