органи - шарманки, которая то всхлипнет, то зарыдает, то захохочет. И вот
этому завораживающему ритму подчиняется расходящееся кругами кольцевое
движение света, цвета, звука. Вечная музыка жизни, прекрасной, сладкой и
горькой. Грохочут огромные винные бочки. Тихо потрескивает нагар на десятках
горящих свечей. И над всем этим многоголосием, перекрывая крики горластых
торгашей и духанщиков, над всем этим царством пестрых звуков мы все
явственнее слышим тихий стук сердца доброго Нико Пиросмани - мудреца и
ребенка, самого нищего и самого богатого человека в старой Грузии, одинокого
художника, этого Диогена Тбилиси начала двадцатого века, поэта, любившего
людей, презиравшего роскошь и бесконечно ценившего свободу.
Его муза, светлая, наивная, не знала лжи. Бездомный бродяга, он познал
всю горечь нищеты, но все же не было человека более счастливого, чем Нико.
Ведь он владел безраздельно миром, полным мрака и слез, света и радости.
Творец и мыслитель, Пиросмани забывал все, когда наступал желанный миг и он
натягивал на подрамник кусок обыкновенной черной клеенки. Тогда свершалось
чудо. В какие-то считанные часы на свет являлись люди, начинало сиять
солнце, звучали песни. Словом, во всем сверкании и убожестве, во всей
веселости и безотрадности перед нами представал славный и жестокий старый
Тбилиси.
На росписи Игнатова мы не видим лица Пиросмани. Нико пишет картину
"Девочка с шаром". И она словно озаряет мир простых людей труда. Это они,
взяв в руки свечи, славят подвиг мастера. Славят художника, окружив и взяв
его под защиту. Рядом с Нико свежий хлеб - шоти пури, лук, живая рыба -
цоцхали, кувшин с вином. Скромный обед, а порою и ужин и завтрак нищего
живописца. И снова чувствуешь аромат нежных фиалок, пронизывающий старый
город волною свежести, надежды и весны.
Неподражаемость творения Игнатова заключена в том, что "Посвящение
Пиросмани" не какой-то обобщенный сказочный мир старого Востока, который
предстает перед нашим взором. Нет, бесконечно точен, предельно правдив и
остр язык живописи. И несмотря на то, что на одном холсте живут рядом весна
и осень, светят луна и солнце, несмотря на иные метафорические дерзости,
допускаемые живописцем, мы видим Тбилиси начала века со всеми его заботами,
радостями, трудом народным, минутами веселья, порою наивного, порою
безудержного, шумного, полного терпкой остроты и неизменного добродушия. Мы
отчетливо различаем тяжелые плоды в садах, сверкающих всей роскошью осенней
палитры. Видим крутогорбые холмы и стада тучных овец. Зритель постигает
тайну труда хлебопека, кузнеца, рыбака. Молодой пекарь протягивает горячий
свежий хлеб, а через мгновение уже явственно ощущаешь запах шашлыка.
Игнатов не дает ни на миг отдохнуть, он властно держит в плену своей
фантазии, заставляет понять сложную и простую душу народа - трудолюбивого,
рыцарски храброго и прямодушного, красивого и широкого. "Посвящение"
открывает путь к самому сердцу старого Тбилиси. Будто заглядываешь через
магический кристалл в неповторимое время, канувшее в Лету, вспоминаешь певца
того времени Нико Пиросмани и вместе с Николаем Игнатовым ближе познаешь уже
ставший легендой мир. Мир, далеко не лучезарный и безоблачный, полный
невзгод и лишений, драм больших и малых. Вместе с художником проникаешься
любовью к простому люду старой Грузии, гордому и доброму, гостеприимному и
равнодушному, знающему цену хорошей песне и острому слову и главное - свято
берегущему дружбу...
Любовь и восторг Николая Игнатова, пристрастия этого мастера передаются
всякому, кто знакомится с росписью. Чувство парения, полета не покидает
каждого, кто рассматривает ее на конечной станции фуникулера, высоко над
городом. Это мудрый расчет художника, заставившего повторить полет, на этот
раз над старым Тбилиси. Не по воздушно-канатной дороге, нет - на крыльях
фантазии.
Кока. Так зовут все и в Тбилиси и в Грузии Николая Юльевича Игнатова.
Кажется порою, что никому не приходит в голову, что он давно не юноша, а
зрелый мастер, лауреат Государственной премии СССР 1974 года за
монументальные росписи "Песнь о Грузии" в Пицунде и "Посвящение Пиросмани" в
Тбилиси, уважаемый художник...
Кока! Этим сказано все. Это значит, что он хороший, добрый парень,
чудесный друг, верный товарищ. А главное, что он молод! Высокий, стройный,
он очень подвижен. И только ранняя седина да глаза, огромные, то задумчивые,
то лукавые, то острые и жесткие, говорят, что это характер сложившийся,
недюжинный, яркий...
Мы идем с Кокой по Мейдану - старому Тбилиси. Кривая улочка. Узкая, она
еле ползет в гору. Блестит влажный булыжник. Здесь, по этим древним камням,
бродил Нико Пиросмани. На узком тротуаре судачат соседки. Над ними шатер из
бронзовых веток винограда. За резной решеткой малыши учат уроки. На фоне
закатного неба острые зубцы - руины крепости Нарикалы. Стертые каменные
ступени. Мы выходим на площадку у церкви Бетлени.
- Вот мой старый город! - восклицает Кока. И спрашивает вдруг: -
Похоже?
Внизу розовые, красные крыши, сады. Зажигает первые огни огромный
город, шумят машины. А здесь - островок старины.
- Немало было курьезов со мной, когда писал "Посвящение Пиросмани", -
вдруг говорит Кока. - Ты не знаешь, как тбилисцы любят свой город. И вот я
пишу, а ко мне подходит пожилой дядя и говорит, глядя на роспись в зале
приемов: "Слушай, Кока! Где мой дом? Вот улицу я узнаю. Эта улица Ираклия
Второго. Вот ясно вижу соседский зеленый дом. Узнаю его. А моего дома нет, а
он должен быть здесь, рядом".
И он показывает мне место. Долго пытался его убедить, что эту улицу на
панно я придумал. Что на самом деле ее нет, что это фантазия.
Он ушел разочарованный и разобиженный.
Еще один из тех, кто приходил каждый день поглядеть, а заодно и
посоветовать мне, как писать, сделал мне серьезный упрек.
"Разве Кура такая изумрудная? - сказал краснолицый толстяк. - Она ведь
совсем другого цвета, более тусклого".
Пообешал ему пойти и поглядеть на Куру. Хотя точно знал, что в моем
любимом городе река должна быть именно такая - бирюзово-изумрудная...
"Посвящение Пиросмани" писал больше года. Много, очень много людей
перевидел и очень благодарен им за добрые советы. Хотя не обходилось и без
юмористических сценок.
Как-то в большой зал приемов, где я писал, пришел знакомый буфетчик.
"Кока, ты мне друг?" - взял он сразу быка за рога.
Я со всем свойственным мне пылом заверил его в вечной дружбе.
"Нет! - печально воскликнул буфетчик. - Почему ты не нарисовал
духанщика с моим лицом на твоей большой картине?"
Попытался растолковать ему, что из всех сотен людей, которых написал на
картине, нет ни одного с портретным сходством. Что все они мною придуманы.
"Только теперь я понял, что ты мне не друг, Кока. Тем более ты должен
нарисовать мой портрет на этом холсте. Я ведь старый тбилисец..."
"Эх, - подумал я, - родился бы ты раньше, старый добрый Пиросмани с
удовольствием запечатлел бы тебя с кувшином вина в руке..."
Солнце село. Мы шли по старому городу. Теплый оранжевый свет струился
из окон домов и красил старый булыжник. Навстречу шел молодой парень,
напевавший песенку. Шаг его был размашисто широк. Под мышкой он нес круглый
свежий хлеб.