Федотов видел бесчеловечность, грубость и пошлость окружающей
действительности, он задыхался в душной атмосфере николаевского режима. Все
это со временем привело к рождению художественных образов необычайной силы.
"Анкор, еще анкор!"
Так назвал Федотов свою известную картину. Пожалуй, никто до него в
искусстве так глубоко не проник в мир загнанной в тупик человеческой души.
Зловещая, прокуренная каморка, в которой пьяный офицер гоняет
несчастного пса. Безысходность, царящая здесь, гениально подтверждена
колоритом картины. Горящие краски превращают интерьер в преисподнюю, где в
смертной тоске мечется человеческая душа, не менее несчастная, чем загнанная
собака.
"Игроки"
Произведение, потрясающее по силе разоблачения пустоты и
бессмысленности существования человека-улитки, человека-червя. Как будто в
тине болота извиваются фигуры людей, освещенных фантастическим светом. Пусты
рамы, висящие на стене. Не менее пуст и внутренний мир игроков. Невольно
вспоминаются слова Гоголя: "Ныла душа моя, когда я видел, как много тут же,
среди самой жизни, безответных, мертвых обитателей, страшных недвижным
холодом души своей и бесплодной пустыней сердца..."
Трудно себе представить, как сводил концы с концами Федотов, когда
писал эти полотна. Бедность буквально задавила его. Он пытался заработать
деньги копированием своих картин, но болезнь глаз превратила эту работу в
пытку.
...Лампа угасала. Полосы света то вдруг исчезали совсем, то будто живые
бродили по сырым стенам мастерской. Федотову стало страшно, чувство тоски и
одиночества сдавило его сердце.
"Зачем мои мучения, - вдруг подумал он, - как я похож на моего бедного
пуделя. "Анкор, еще анкор!" - говорит мне судьба, и я, покорный, еще
усердней принимаюсь перепрыгивать очередное препятствие. Как я устал!"
Лампа вспыхнула и погасла. В наступившей темноте, раздался храп верного
слуги Коршунова.
Летний, жаркий день начался обычно. Федотов встал рано, быстро оделся
и, велев Коршунову подождать его, ушел на прогулку.
"Представь себе, моя голубушка Лизочка. - пишет жене друг художника
Бейдеман, - что Федотов сватается за сестру Лизу. Пришел он к нам рано,
обедал у нас, пел, читал свои стихи. "Майор" был весел, интересен. Подсел к
Лизе и сделал предложение. Она была поражена. Он, видя ее замешательство,
говорит: "Вы, барышня, подумайте, поговорите с маменькой, а я подожду".
На семейном совете было решено; "Что там думать, прелестный человек,
отличный художник, поэт, музыкант, да это прелесть".
Вскоре появляется Федотов. Ответ готов: согласны. Жених в восторге,
ухаживает за невестой и умоляет, чтобы вечером было обручение. Счастливый,
он отправляется купить кольца.
И вот часы пробили девять часов. Родственники, близкие друзья,
священник - все в сборе! Проходит час, другой, третий... Жениха нет как нет.
Бьет час ночи.
Откуда было знать бедной невесте, что ее жених еще с утра заказал себе
гроб, затем заехал в несколько домов, где также сделал предложения, а в час
ночи в Царском селе отставной гвардейский капитан Федотов объявил себя...
Христом!
Так начался последний путь художника. Сперва платное лечебное заведение
Лейдендорфа, а затем ввиду бедности академик императорской Академии
художеств Павел Федотов, "страждущий умопомешательством", был перемещен в
больницу Всех Скорбящих.
Иногда Павел Андреевич приходил в себя. Так, по прибытии в больницу он
заполнил "Скорбный листок", где на вопросы об образе жизни и привычках
ответил:
"Постоянно работал... Жизнь воздержанная, даже очень". Сколько лишений,
невзгод и неприкрытой нищеты скрывалось за этими словами!
Известно, что больной порой рисовал, узнавал приходивших к нему друзей.
В одном из воспоминаний рассказывается, как при прощании Федотов прошептал:
"Как меня здесь мучат! Если бы вы могли помочь". Но помочь уже никто не мог.
За два дня до смерти он пришел в себя и, подозвав Коршунова, не
покидавшего его ни на один час, попросил созвать близких друзей. Но злая
судьба и тут поиздевалась над несчастным. Служитель, посланный с письмами,
по дороге зашел в кабак, а затем попал в участок.
Сутки просидел в кресле одинокий художник, дожидаясь друзей, но так и
не дождался. Он умер на руках верного слуги 14(26) ноября 1852 года "от
грудной водяной болезни". Художнику было 37 лет...
За бедным, ничем не покрытым гробом шел рыдающий Коршунов, а рядом с
ним солдат в балахоне нес чадящий факел. Мелкий, холодный дождь гасил пламя.
Федотова похоронили. О его кончине в печати не появилось ни слова.
И только много лет спустя Крамской написал о трагической смерти
художника: "Федотов был явлением... неожиданным и единым. В то время из
официального мира никто не давал значения этому явлению; когда же Федотов...
стал угрожать величию... на него восстали, и он был раздавлен".
Николай Ге
Несчастье рано вошло в судьбу маленького Коли Ге. В трехмесячном
возрасте он лишился матери. Всю жизнь благодарная память художника будет
сохранять образ доброй няни, заменившей ему самого близкого человека.
Тридцатые годы прошлого века. Крепостное право...
Никогда Николай не забудет, как однажды отец подкатил к дому на бричке.
И среди вещей, в мешке - маленький мальчик Платошка. Отец купил его за
двадцать пять рублей...
Николаевский режим. Он оставил глубокие следы в памяти будущего
живописца: "Еще одно тяжелое воспоминание: сижу я с няней у окна, против
дома площадь, на ней учат солдат. Солдаты... ходят правильными квадратами,
линиями, и вот вдруг выносят одного. Что с ним? Его страшно били и потом
вынесли замертво".
Палки, кнут, розги - с ними встретился Николай Ге и в гимназии.
Зрелый мастер через многие годы пишет с чувством горечи: "В наше время
один из известных литераторов, наверное, незлой человек, соболезновал, что
нельзя сечь или что мало секут".
Было бы неверно вообразить, что маленький Ге не ощущал красоту природы,
не замечал хороших людей, окружавших его. Он видел все. Его записки рисуют
нам светлую сцену детства: "Рано утром я проснулся. Маленькая
комната-спальня вся залита солнцем. Дверь растворена прямо в садик.
Канарейки поют во весь голос".
Спустя полвека с лишним, накануне смерти, он снова так же остро,
по-детски первозданно увидит природу. И напишет полотно, ставшее жемчужиной
Третьяковской галереи, - женщину у отворенного в сад окна. Картину, в
которой выразит свой безмерный восторг перед радостью бытия.
Николай Ге рисовать начал рано. У колыбели юного таланта стоял
преподаватель рисования в гимназии. Через много лет, будучи обладателем
золотых медалей Академии художеств, Николай проездом заглянет к старому
учителю в Киев... Состоится трогательная встреча. "Он мне сказал грустным
голосом: "Я знал, что ты будешь художником, я тебе не говорил этого, я
боялся тебя соблазнить. Нет больше горя, как быть художником!"
К счастью, Ге все же стал художником. В этом ему помогли добрые люди, и
среди них его няня, крепостная женщина.
"Добрая, милая няня, равной тебе не встречал я более. Никогда тебя не