— Попробуем, попробуем, — пообещал Алёша.
Лодка у него была старая, протекала, и от движений мальчугана вода в лодке вместе с деревянным ковшиком перекатывалась и грохотала. Обеими руками Алёша поймался за куст вербы, и верба задымилась золотым дымом пыльцы, и лёгкий дым этот коснулся лица мальчика. Ковшиком Алёша взялся вычерпывать воду из лодки и недалеко от себя на чистоплёске увидел тёмное осклизлое бревно.
На дальнем конце бревна — хвост, точь-в-точь как у рыбы.
Алёша замер с ковшом воды в руках.
Бревно это или не бревно?
Позади, где хвост, узкое, а спереди широкое. Там, где самая ширина, в воде, как белые корешки, колеблются усы. А по бокам — плавники, прозрачные и ребристые.
Сом!
Живой? Едва ли.
Живой давным-давно испугался бы Алёшиной лодки. А этот — не пошевелится. Жалко сома, да что делать?
Ничего.
Алёша вычерпал всю воду из лодки, заскрёб дно досуха, зачистил, как тарелку ложкой, и обнаружил, что плавники у сома колышутся.
Живой! Живёхонек!
Чего он тогда не уплывает?
Тише тихого Алёша подплыл к сому, положил шест вдоль лодки, затяжно вздохнул, голой рукой дотронулся до спины сома, тотчас отдёрнул руку — рыбина не шелохнулась.
Может, сом ничего не видит, не чувствует? Глаза-то у него где?
Есть и глаза — недалеко от усов. Только больно маленькие, сонные. Не выспались глаза. Или переспали. Кто их знает?
А лоб у сома широкий. Видимо, о чём-то он думает. О чём?
Алёша свесил руку с борта лодки. До чего же тёплая вода в затоне, как парное молоко, если не теплее!..
Сом старый, видно, дедушка. Внучата у него есть. Правнучата. Всплыл на весеннюю завалинку и думает о жизни: холода пережил, буду жить дальше.
И совсем он не страшный, этот сом. Большой, добродушный, усатый.
Алёша погладил сома по спине, по голове, пощекотал за плавниками, как за ушами у коровушки почесал. Подумал, не подёргать ли за усы? Да побоялся: как бы тот не рассердился…
— Алексей!
Мальчуган вздрогнул от окрика.
Сюда на чёрной смолёной лодке плыл лесной объездчик Исай Никандрович Головин — приятель Алёшиного отца, большой любитель ухи. Алёша сразу понял, что этот сома не приласкает, и тихо спросил:
— Чего?..
Исай Никандрович подгрёб к сому с другого бока и спросил:
— Дохлый?
Врать Алёша не умел, а правду сказать не решился и промолчал.
Безо всякого уважения Исай Никандрович подёргал сома за плавник и заключил:
— Дохлый. Лёд нынче толстый был. Сом и задохнулся.
И спросил, закуривая:
— Чего ты тут делаешь?
Алёша открыл рот, чтобы рассказать, что плывёт он по делу на ту сторону залива — посмотреть на яблони. Яблони эти они с отцом сажали прошлой осенью… Но ничего этого Алёша сказать не успел. Исай Никандрович закусил папиросу жёлтыми зубами и шёпотом сообщил:
— Он — бес! — хвостом шевелит.
— Где?..
— А вон! Руль-то у него — будь здоров. Видишь или нет?
— Вижу…
— Жирный какой! Уха из него — одним наваром сыт будешь. А у меня, как на грех, с собой ни ружья, ни топора. У тебя нет?
— Откуда?.. — прошептал Алёша.
Ему было страсть как жалко сома. Человеческого языка он не понимает и, конечно же, в толк не возьмёт, что Исай Никандрович надумал с ним расправиться. Сому хорошо, оттого что солнышко, что люди кругом, дотрагиваются до него, гладят, о чём-то говорят и вроде бы зла ему не желают.
— Эх, была не была! — сказал Исай Никандрович, подвёл руку под сомовью шею, если можно назвать шеей то место, где усатая голова переходила в туловище, обхватил, как обнял, и мягко и сильно повлёк рыбину в лодку.
На удивление Алёши, сом пошёл легко, и лесному объездчику почти удалось перевалить его в лодку.
В последний момент сом открыл широкую, розовую, унизанную зубами пасть, и Алёше стало страшно. До чего же вместительна эта пасть — врагу не пожелаю побывать в ней! А до этого и пасти-то никакой не было. Пряталась она где-то под усами.
— Э!.. Ээ!.. Эээ!.. — перепугался Исай Никандрович и выпустил сома. Тот окатил людей брызгами и погрузился в воду.
Но тут же всплыл и принялся задумчиво перебирать плавниками, словно между ним и человеком ничего такого не было.
— Бес, а? — помотал головой Исай Никандрович, стряхивая брызги. — Как он пасть разинул, так у меня руки отнялись. Считай, Алексей, что он мой был. Наполовину у меня в лодке. Тяжёлый, конечно. Однако не в том дело, что тяжёлый, а в том, что зубов много. Бес, а? Как ты думаешь, Алексей, дело это или нет?