Выбрать главу

Снам: да

Стасику в армии жилось почти так же плохо, как москвичу. Стасика били грузины, потому что они контролировали часть, в которой служил Стасик. Фамилия у Стасика, как было сказано выше, была – Усиевич. Стасик был на половину хохлом, на половину – евреем. Это было неудачным сочетанием, потому что еврейского землячества в стройбате не было – потому что евреи вообще не ходили в армию, будучи ценными виолончелистами и шахматистами, они получали освобождение. А хохлов в стройбате было достаточно, но они жестоко ебошили друг друга, потому что ебошить друг друга – важная национальная черта хохлов, прочно закрепленная в поэме «Тарас Бульба». Поэтому у Стасика постоянно была разбита в кровь вся бульба.

Кроме того, Стасик был поэтом, но и говорить нечего о том, что никакого землячества поэтов в стройбате не было и быть не могло.

Таким образом, Стасика били все, а Стасик бить никого не мог, потому что был щеглом. Я очень удивился, когда Стасик написал мне, что является щеглом. Мне показалось это красивым. Я помнил по русской литературе такое выражение, как – «щегольски». «Щегольски одет» – в пушкинское время значило - одет в дольчегаббану. Герой часто в произведениях русских литераторов ходил либо щеголем, либо гоголем. Лично я, конечно, предпочитал бы ходить гоголем, а лучше - ходить Гоголем. Но и щеголем – это тоже неплохо. В этом есть дендизм, а я всегда любил дендизм.

Я написал Стасику, что мне нравится его дендизм, на что Стасик ответил мне гневным письмом, в котором объяснял, что в стройбате дендизм невозможен, и что щеглом он, Стасик, называется потому, что в армии служит всего полгода и не имеет никаких прав, кроме права мечтать. О дембеле.

Но самое удивительное, что через страдания к Стасику вдруг стали приходить стихи. Стасик стал присылать мне стихи. Они были написаны как-то странно, с разводами, и я в страхе даже подумал, что Стасик пишет стихи кровью, но Стасик пояснил, что стихи он пишет ручкой, просто челюсти у него плохо смыкаются, и через зазор в них иногда самопроизвольно вытекает слюна и размывает стихи.

Стихи не были патриотические, они были лирические. Стасик прислал мне стихотворение, которое было посвящено Ю.Ю. – девушке, в которую был влюблен Стасик до армии. Вот оно, я его запомнил:

Мое воображение рисует радужные сны

И часто в центре их светлеешь ты

Как белая звезда

Хоть сам я мало верю, что суждено им сбыться

И все ж как хорошо когда такое снится

Я говорю снам: да.

Мне понравилось это – "снам: да". Само стихотворение, конечно, наивное, как детская рогатка. А вот - снам: да – это как-то хорошо. Я тоже много раз говорил снам: да. А труду – нет. Но об этом позже.

А тогда я усмотрел в армейской лирике Стасика что-то хорошее, честное, и я написал Стасику, что поздравляю его, и что армия сделала из него поэта.

Стасик написал мне в ответ, что будь проклята армия, очень болит челюсть, и будь проклята поэзия и я, который сбил его с толку и не дал ему стать актером, как Гафт, а подбил стать поэтом, которого теперь все бьют, и который работает бульдозеристом.

Мне показалось интересным это сочетание – поэт-бульдозерист. В этом была какая-то сила, мощь, миссия. Я даже подумал, что хотел бы, чтобы потомки признали меня поэтом-бульдозеристом, который расчистил, освободил от ветхих строений пространство для новой поэзии. Но я не стал писать Стасику о том, что бульдозерист – это миссия, потому что понимал, что Стасику будет больно это услышать.

Поэт-дед

Стасик скоро перешел на следующий уровень. Потом – еще на один. Служба в армии была для Стасика квестом. В котором Стасик научился подбирать оружие, патроны, здоровье, еду, сохраняться, и постепенно проходить уровень за уровнем.

Когда Стасик перешел на очередной уровень, он рассказал офицеру из штаба своей части о том, что пишет стихи. Стасик сделал ставку не на лирические, а на патриотические стихи. Это было правильно, потому что лирика не может принести ее автору ничего хорошего, только страдания. Но страданий у Стасика и так хватало – грузины обеспечивали постоянный приток страданий в жизнь Стасика. Стасик прочитал офицеру стихотворение про то, что он хочет в Афган.