Киря сидел с каменным лицом, не выдавая своих чувств. А между тем Вася видел, что он сильно озадачен умом и проницательностью старого разбойника Гриши Рваное Ухо… Считая главную задачу – заручиться поддержкой ушкуйников на случай непредвиденной ситуации – выполненной, маленькое посольство засобиралось в обратный путь. Гриша задерживать не стал. Если собираются – значит, надо людям. Не женщины же – уговаривать их!
Обратно добрались быстро. На месте былой встречи с вражескими силами никого уже не было, только трава примята. Перед ужином рассказали о поездке Докуке. Михайло доклад выслушал внимательно. При известии о договоре с ушкуйниками обрадованно покряхтел, а вот когда рассказали о нападении, он грозно нахмурился:
– Думаю я, кто-то из дворни моей к Аскольду бегает, докладывает, что тут деется. Это я разберу сам. Быстро разберу. Надо остановить гадёныша, пока он всех нас не продал…
Купчина Филипп, старшина первой купеческой гильдии Новограда, кушал пельмени со сметаной. Вместе с ним кушали несколько бояр – из тех, что разделяли его взгляды, и начальник городской стражи Иван по прозвищу Вострая Сабля – старый и опытный воин. Такие вот совместные посиделки с поеданием пельменей, осетров или печёных кроликов с недавнего времени стали традицией. С тех пор, как клятый Михайло Докука стал посматривать в сторону Москвы, спать спокойно Филипп и его близкие и друзья больше не могли. Казалось бы, ну чего ему надо, этому старому хрычу Докуке? Денег – что грязи, пол-Новограда под собой держит, так всё ему мало, хочет всех своих соперников раздавить, один богатство загребать, и для этого готов даже под руку московского царя уйти. А ведь москали, они – ууууууууу, проклятущие! Наглые, жадные и с татарами водятся. С дикими кочевниками… Не то что светлая Новоградчина – вся в сиянии древней святости и с просвещённой Европой по соседству!!! Вот, кстати, дворня к пельменям буряковую наливочку тащит. Ляпота! Ну, вздрогнули!
Туго набитое брюхо, орошённое крепкой буряковкой, требовало приятственной беседы. Начал её хозяин дома.
– Ну что, друзья, давайте думать да гадать, как нам от замыслов Докукиных избавиться. А не то он силу возьмёт – все вместе и пойдём под клятых москалей. Тогда навоемся.
Изрядно выпивший боярин Василь Нетудышапка смачно икнул и привычно начал:
– Нет, ну вы только подумайте, честная братия, до чего клятые москали озверели: на наш, на мой новоградский сбытень как говорят – сбитень! Мол, его при готовке сбивают, отсюда и сбитень. А мне ли не знать, вся торговля им в Новограде – моя, ещё и ливонцам сбываем, и шведам. Вот и сбытень поэтому. Маслицем постненьким его покропишь – дабы не скис, и сбываешь.
– А ещё они на наше пыво говорят – пиво, – нетрезво буркнул кто-то из угла, – вот где поруха новоградской вольности! У, поубивал бы!
Собрание согласно зашумело, посыпались привычные претензии клятым москалям:
– Они у нас язык украли! Это мы, новоградцы – истинные русичи, а они – невесть что!
– Ещё они работать не хотят, только пьянствуют да обижают всех!
– Если б не эти варвары-москали, мы бы сейчас жили, как в просвещённой Европе…
Филипп резко оборвал поток нелепых претензий:
– Это всё так, честной народ. Но не пора ли от слов переходить к делу? Докука силён, и многие в Новограде за него. Если будет сидеть без дела, станет он-таки посадником, и тогда всё. Придёт Москва и не будет у нас ни одежды парчовой да атласной, ни пельменей медвежьих, ни буряковки вкусной. Словом, есть у меня одна мысль, как от него избавиться.
Всё собрание заинтересованно замолчало. К тому времени слуги вынесли из обеденной грязную посуду и никто посторонний не мог слышать, о чём беседуют заговорщики.
– Ходили прошлый год мои людишки к самоедам на Югорский шар за ясаком, и вот что там было… Мишка, рассказывай.
Мишка, старший из филипповских служилых людей, встал со стоящего в сторонке стула, и вышел на середину комнаты:
– Так было, бояре: ходили мы в прошлый год к самоедам на Югорский шар. Ну, всё как обычно: набрали шкур песцовых и лисьих, рыбий зуб, да много чего ещё набрали. Как водится, пару-тройку самояди прибили – а что они отдавать нам песцов не хотели, жадные какие! Идём обратно. Все довольные такие – ещё бы, добыча богатая. Да только стали вдруг замечать, что идти-то мы идём, да всё куда надо не выйдем. Я сам в пятый раз в этих краях, места знаю. Братва у меня – многие по десять раз и больше бывали, всё знаем назубок, а вот ведь заблудились же! Давно пора к переправе через Печору выйти, а реки всё нету и нету! Мы уж и не знали что делать. Случись бы такое под Новоградом, сразу ясно – леший водит. А тут – какой леший, лесу-то нету совсем. Тундра. На третий день под вечер идём – глядь, стоит посреди тундры самоедская изба – чум называется… Жерди шалашиком составлены, шкур сверху накидано – вот и изба. Русскому человеку – глянуть противно, а самоеды привыкли, им в самый раз. Ну, думаем, сейчас ещё поживимся – чум богатый, сразу видно. Шкуры все новенькие, молью не побитые, не облезлые. Видно, что добрый, зажиточный хозяин живёт. Подходим все – два десятка нас было, и выходит из чума самоед. Росту среднего, хлипкий. Возрасту не понять какого. Да у них, у басурман, бывает так: лицо сморщенное, как печёное яблоко, и не поймёшь сразу, то ли тридцать лет, то ли шестой десяток. Мы толмача нашего вперёд вытолкнули – говори, мол, чтобы сам шкуры сдал. А самоед сам и говорит по-нашему: «Вы, мол, песцы позорные, бакланы голодные, крикливые, какого хрена наших людей обираете, последнее у мужиков затырили». И по матушке нас обложил. Да заковыристо так, мастерски. Даже я так не умею. Мы сначала ошалели от такой наглости, потом посмеялись и решили полоумного не обижать, а просто надавать по шее для порядку. Подхожу я к нему, а он насмешливо так на меня глянул и дунул в небо. И снег сразу пошёл. Только что ясное солнышко светило, теплынь, и враз – хлопья падают, пуржит. У меня руки сразу и опустились. Тут Митька – молодой он, впервые в тундре – кинулся с ножом на самоеда, да и не добежал даже. Сомлел, упал. Понял я, что не простой это самоед, а волхв ихний, шаманом звать. А того и гляди, выдутана – так самые сильные шаманы зовутся, вроде как шаман шаманов. А он хитро так глянул и говорит, «мол, правильно думаешь». Такой вот непростой самоед нам попался. «Отдавайте, говорит, всё, что награбили, а то будете по тундре кружить, пока моржиха оленёнка не принесёт, не отпущу я вас». Это у них поговорка такая, по-нашему значит – пока рак на горе не свистнет или после дождичка в четверг. Ну, мы – делать нечего – отдали ему всё, что взяли у басурман. В печали стоим, решили тут же и заночевать, а самоед и не против. Разместились, костёрчик развели, ушицы сварганили. Водочки польской достали – у нас было немного. Я решил пошутить, запалил водку в кружке да и выпил её, горящую. У самоеда глаза на лоб полезли. Забормотал что-то по-своему, челюсть отвисла. Потом оклемался немного, говорит – я, говорит, выдутана – шаман над шаманами, самый сильный в тундре, а такого не умею. Могу зверями разными обращаться, птицами, рыбами, гадами, мухами. Могу ветром летать или сделать так, что в чуме снег идёт. А вот воду огненную ни разу не видел, поджигать и пить её не умею. Покажи, научи – ничего не пожалею. Я тут же смекнул, что неведение самоедово можно нам на пользу обратить. Говорю ему – показать да научить могу, конечно, только наука эта дорогая, многого стоит. А он на всё согласен. Взял я ещё немного водки, поджёг. Выпил он – с непривычки одурел немного. Потом, как похорошело, ещё захотел. Я ему ещё налил. Короче говоря, скоро мы с ним были лучшими друзьями. Я ему полведра водки подарил, а он мне за неё всё, что отобрал – вернул и ещё от себя семь чёрнобурок добавил.