Проявлялась эта борьба и на внутриполисном, и на межполисном уровнях. Надо сказать, что почти каждое эллинское государство разъедалось междоусобной распрей, которую сами греки обозначали термином стасис {119} . Соперничали друг с другом за власть и влияние различные группировки аристократов; из этой конкуренции, как мы знаем, могли вырастать жестокие режимы тирании {120} . В то же время складывались предпосылки для противостояния по вопросу о форме государственного устройства. Вопрос ставился так: какой порядок лучше — аристократия (олигархия), при которой власть принадлежит элите, или демократия, когда управляют полисом все граждане на равноправной основе, в том числе и простонародье, которое в подобной системе заведомо получает перевес над знатью ввиду своего численного большинства? Правда, само слово "демократия" в VI веке до н. э. еще не существовало, однако же режимы такого рода периодически уже начали появляться {121} .
Пифагор и пифагорейцы к приверженцам демократии явным образом не принадлежали; не случайно в одном из только что цитированных свидетельств сказано, что они воздерживались "от излишней близости к народу". Править должны лучшие — такого было их твердое убеждение. Соответственно, в городах, находившихся под пифагорейским влиянием, укреплялись олигархии. Но эти олигархии не являлись жесткими, репрессивными и не вызывали недовольство у широких масс. Пифагор ведь призывал во всех делах к умеренности, сдержанности, самообузданию. В подобных условиях почва для возможного стасиса и вправду существенно сужалась. В обществе, где каждый смиряет свои амбиции, мало места для зависти, а ведь зависть-то в основном и становится корнем распри.
Резко отрицательно относились пифагорейцы и к тирании — как к правлению беззаконному. Выше мы уже встретили один пример, когда некий тиран по побуждению Пифагора отказался от власти. Но такое, понятно, могло быть только исключением. С остальными тиранами, видимо, приходилось справляться силой. Во всяком случае, в пифагорейских полисах тирании, разумеется, ликвидировались.
На смену им приходила власть закона. Пифагор и его последователи заботились о том, чтобы государства управлялись хорошими законами. В источниках порой учениками самосского мудреца называют даже двух самых знаменитых законодателей Великой Греции — Залевка и Харонда. Это, конечно, ошибка (Залевк и Харонд жили еще до Пифагора), но ошибка весьма характерная. Она явно обязана тому, что Пифагора и пифагореизм прочно связывали с идеей законности.
Теперь — о второй беде Эллады, которая была органическим продолжением первой. Постоянная борьба кипела и между полисами. Известно, что одной из главных особенностей политической жизни античного греческого мира была крайняя раздробленность. Эллины, вполне осознавая себя как один народ — с общим языком, общей религией, общими обычаями, общей исторической судьбой, — тем не менее никак не желали создавать единого государства. Сепаратистские, партикуляристские традиции чаще брали верх. Платон как-то уподобил греческие города лягушкам, рассевшимся по берегам Средиземного моря, как вокруг некоего озера. Поневоле рисуется и еще менее симпатичный образ: пауки в банке. Каждый полис, что посильнее, стремился подчинить себе более слабые, а те, напротив, напрягая последние силы, дрались за собственную независимость.
Пифагор желал покончить и с этой раздробленностью. Города, попадавшие под контроль пифагорейцев, превращались как бы в некую добровольную федерацию, существующую на началах умеренного, трезвого, здорового образа жизни. А какие могут быть раздоры, если правящие круги в соответствующих полисах во всём согласны между собой?
Понятно, что не всегда выходило "по-хорошему"; порой требовалось и "власть употребить". Самый яркий пример того, как был сокрушен город, не желавший внимать гласу Пифагора, — война Кротона с Сибарисом.
Сибарис… Даже и до сих пор название этого полиса, не существующего уже более двух с половиной тысяч лет, живет в словечке "сибарит", означающем праздного, изнеженного, избалованного роскошью человека. Приведем коротенький стихотворный рассказ о Сибарисе, принадлежащий перу одного эллинского поэта-географа:
(Псевдо-Скимн. Описание земли. 337 слл.)
Трудно сказать почему, но Сибарис отличался каким-то особенно огромным богатством даже на фоне остальных городов этого региона. Жители Сибариса — сибариты — были известны в Греции крайне изнеженным образом жизни. Один тамошний богач, по имени Сминдирид, спал на постели из розовых лепестков, а наутро жаловался, как ему было жестко. Отправляясь свататься к знатной невесте в другой город, Сминдирид взял с собой тысячу рабов-поваров: без такого "штата" он просто не мог обходиться. Не удивительно, что, побывав как-то в Спарте, прославленной простотой и непритязательностью жизненного быта, сибарит сказал: "Понятно, что спартанцы — самый храбрый из всех народов: кто в здравом уме, тот лучше тысячу раз умрет, чем согласится жить так убого" (Афиней. Пир мудрецов. IV. 138d).
Естественно, что граждане Сибариса не желали приобщаться к пифагорейству, диктовавшему совершенно иные ценности — самоограничение и умеренность во всём. Отношения между двумя расположенными неподалеку друг от друга полисами предельно накалились. Даже несмотря на то, что кротонцы и сибариты считались сородичами: ведь оба города являлись колониями Ахайи.
Враждебность со временем настолько возросла, что стало ясно: не избежать вооруженного конфликта, к нему может привести любой мелкий инцидент, который сыграет роль спички, поднесенной к бочке пороха. Так и случилось в 510 году до н. э. Инициаторами войны выступили сибариты. Они, гордясь своей славой, могуществом, богатством, высокомерно смотрели на соседей: были уверены, что они сильнее и обязательно одержат победу. Вышло, однако, совсем иначе. Вот рассказ о войне, принадлежащий перу одного из древнегреческих историков:
"Явился у них (сибаритов. — И. С.) демагог Телис и своими обвинениями против высшей знати убедил сибаритов отправить в изгнание пятьсот самых богатых граждан, а имущество их конфисковать. Изгнанники прибыли в Кротон и прибегли к алтарям, стоявшим на агоре, с мольбой о защите. Тогда Телис отправил к кротонцам послов с требованием либо выдать изгнанников, либо ждать войны. Собрали народное собрание и вынесли на обсуждение вопрос, следует ли выдать просителей сибаритам или отважиться на войну с более сильным противником. Синклит и народ пребывали в нерешительности. Поначалу мнение большинства склонялось к выдаче просителей ввиду угрозы войны. Но после того как философ Пифагор подал совет спасать просителей, мнение их переменилось и они предприняли войну за спасение просителей. Сибариты пошли на них войском в тридцать мириад, кротонцы выставили против них десять мириад под командованием атлета Милона, который благодаря своей огромной силе первым обратил в бегство противников. Рассказывают, что сей муж, будучи шестикратным победителем на Олимпийских играх и обладая отвагой, соответствующей его телесной мощи, пошел в бой увенчанный олимпийскими венками и обряженный в наряд Геракла — львиную шкуру с палицей. Виновник победы, он снискал восхищение сограждан. В гневе кротонцы не пожелали брать живьем ни единого пленного и всех, кто во время преследования сдавался, убивали на месте. Поэтому большинство сибаритов были изрублены, а город Сибарис они разграбили и сделали его совершенно пустынным" (Диодор Сицилийский. Историческая библиотека. XII. 9-10).
16
Мириада — десять тысяч по-гречески. Получается, население Сибариса оценивалось в 100 тысяч (огромная цифра для греческого полиса!).