Лицо Мнесарха вытянулось.
— Не говори так, отец! Месяц назад в Китионе подошёл ко мне оборванец, обосновавшийся рядом с моим гостеприимцем и знавший, что я самосец, и спросил меня с ухмылкой, как поживает Иадмон.
— Не может быть! — воскликнул Мнесарх. — Как могут знать Иадмона на Кипре, если он забыт у себя на родине?!
— Да ты послушай! — продолжал Пифагор. — Из дальнейших слов этого бродяги я понял, что Иадмон и его раб фригиец Эзоп стали героями сочинённой каким-то бездельником басни, будто первый — дурень и нечестивец, а второй — умник и острослов. Черни захотелось иметь собственного героя. Кто гордится царём Кекропом, а кто — рабом Эзопом! Впрочем, на Востоке об Иадмоне ничего не слышали, но едва произнесёшь, что ты самосец, как начнут склонять лисицу с зелёным виноградом, волов и кряхтящую телегу или чурбан, ставший царём у лягушек. Таковы причуды молвы!
Дорога постепенно заполнялась людьми. Загорелый рыбак тащил на плече белого персидского петуха, молодая женщина — голубя в клетке, пастух за спиною — барашка, старец под мышкой — гуся: дары за спокойное море, за рождение первенца, за удачный приплод. Все торопились встретиться с богиней.
Вскоре открылся Имбрас, ранее скрывавшийся за городской стеной. Извиваясь голубой змейкой, поток полз к заливу. С противоположного, плавно поднимающегося к горам берега донёсся свирепый лай. Огромные молосские овчарки сгоняли овец в курчавые, меняющие очертания прямоугольники.
Пифагор недоумённо пожал плечами:
— Овцы на угодьях Геры? Помнится, здесь до самого моря тянулись грядки. Самосскую капусту хвалили даже лучшие эллинские огородники — мегарцы.
Мнесарх махнул рукой.
— Стада повсюду. Что Поликрат сделал с нашим островом! Ты не увидишь и наших знаменитых виноградников. Овцы завезены из Азии и Аттики, козы — с Наксоса. И эта зараза за десятилетие исковеркала всё. Люди забыли запах свежевспаханного поля. Видишь ли, овцы и козы дают больший доход. Самосские пеплосы и гиматии ныне соперничают с милетскими, дешёвые сосуды с самосским клеймом идут нарасхват. Раньше славились самосские розы, теперь — самосские козы.
— Козы?
— Ну да. Так называют обработанные козьи кожи для письма, вытеснившие из оборота египетский папирус даже в соседних с Египтом странах.
Солнце начало припекать, и путники свернули к одиноко белевшему среди кипарисов каменному столбику, увенчанному горделиво вздёрнутой юношеской головкой.
— Будь благословен, сын Майи, — проговорил Мнесарх, протягивая к герме руки.
Повернувшись к сыну, он сказал:
— Присядем. Сам Гермес указал нам место для отдыха.
Они устроились на смоковнице, судя по всему поваленной бурей. Мнесарх тяжело дышал.
— На днях тебе станет легче, отец, — произнёс Пифагор озабоченно. — В атмосфере нарушено равновесие. Дождь вернёт дыхание.
Мнесарх удивлённо взглянул на сына. На небе не было ни облачка.
На дороге появилась стайка девушек. Они непринуждённо болтали и смеялись. Одна из них, самая молоденькая, неожиданно остановилась. В её обращённом на Пифагора взгляде вспыхнул восторг. На светлом, с высоким белым лбом лице выделялись продолговатые глаза темно-каштанового цвета.
— Прекраснейший из мужей, подари мне твой цветок, — проговорила девушка.
— Прочь, бесстыдница! — крикнул Мнесарх. — Портовые девки... — небрежно бросил он. — Их квартал в пригороде, на месте старой палестры, называют самосской клоакой. Он известен всем мореходам от Боспора Киммерийского до Сикелии.
— Что ты застряла?! — прокричала одна из ушедших вперёд подруг.
Девушка, словно очнувшись, поспешила на её зов.
— Как она чиста и миловидна для блудницы, — проговорил Пифагор, глядя девушке вслед. — И конечно бы она получила цветок, если бы Гера благоволила к чётному числу.
— Миловидна каждая девушка, пока Гера не превратит её, как Ио[15], в корову, — раздражённо проговорил Мнесарх.
Они вновь вышли на дорогу.
— Скажи, отец, — проговорил Пифагор, — почему ты, не имея земель и обходясь без рабов, осуждаешь Поликрата за его меры против геоморов? Вспомни, что и в Афинах Солон, хотя он сам был знатного рода, лишил эвпатридов[16] их преимуществ. К тому же Поликрат спас остров от персов. Ведь на нашем Самосе нет залежей золота и серебра. Их заменили овцы и козы — для строительства самоян требовались деньги... Выходит, овцы спасли остров от персов.
— Не знаю, что тебе сказать.
— Вот я вижу — течёт полноводный Имбрас, — продолжал Пифагор. — Если бы Поликрат не приказал пробить Ампел, река бы давно высохла и воды на столь разросшийся город могло бы не хватить. И конечно же без большого количества рабов такой труд не осуществить. Пришлось вести войну.