Характерным для этого ребенка было то, что во время сеанса "да" и "нет" имели точное значение.
Я: Габриела хочет стать такой, когда вырастет?
Габриела: Да.
Было еще несколько соприкосновений со мной, и из того, что происходило, я смог заключить, что налицо тревога. Я видел, как она потирала пальцем автомобильчик. Я знал, что речь идет о мастурбации, но по-прежнему ничего не говорил.
Габриела: Этот автомобиль — глупый автомобиль. Он едет то туда, то сюда, а он так не должен.
И стала вертеть его в руках. Потом взяла маленькую фигурку, которая у нее изображала женщину.
Габриела: Эта дама всегда ложится. Она ложится, и опять ложится, и опять.
Я: Это — мама?
Габриела: Да.
Я попытался выудить побольше информации, но безуспешно. Она продолжала играть, а потом сказала: "А что это у нас здесь?" Она говорила сама с собой: "Можно мне это... и это... и это?" А потом сказала нескольким зверюшкам: "Вы вставайте". В отношении одной из зверюшек употребила слово "черный". "Черный — это ничего. Что это?"
Мне было очень интересно, как Габриела применяет понятие "черный", и эта тема получила новое развитие.
Я: Черное — это то, что не видно?
Габриела: Мне тебя не видно, потому что ты черный.
Я: Ты имеешь в виду, что когда я далеко, я черный и тебе меня не видно? И тогда ты просишь поехать ко мне и хорошенько на меня посмотреть, и тогда я становлюсь светлым или еще каким-то, только не черным.
Габриела: Когда я уезжаю и смотрю на тебя, ты весь становишься черным, да, доктор Винникотт?
Я: Поэтому через какое-то время тебе нужно меня увидеть, чтобы опять сделать меня белым.
Казалось, с этой идеей она покончила и продолжала игру со всеми ее подробностями. Попробовала поставить маленькую фигурку на платформу, но это оказалось непосильной задачей, и в попытке ее решить она стукнулась головой о мое колено. Я не мог полностью понять, что случилось.
Я: Если бывает большой перерыв, ты начинаешь беспокоиться насчет этого черного существа, которого представляю я, когда чернею, и тогда ты не знаешь, что же это за черное существо.
В данном случае я имел в виду черную маму и черные предметы ее тревожных состояний.
Габриела: Да [это звучало действительно убедительно].
Я: Поэтому, когда ты приезжала, ты могла хорошенько на меня посмотреть, чтобы я опять стал белым.
Габриела: Да.
Теперь она перешла к вопросу о своей сумке, которая лежала на полу, где она сидела.
Габриела: У меня в сумке ключ. Он здесь внутри. Надеюсь, что он там [и она принялась искать его на ощупь]. Он отпирает твою дверь. Я запру ее тебе, если ты захочешь выйти. У тебя же здесь нет ключа, да?
Габриела долго возилась с запором своей сумки, бормоча: "Ничего не получается; нет, получается". Она продолжала его запирать, прилагая чрезмерные усилия. Наконец, закончила это дело и вздохнула, показывая, что проделала огромную работу (по преодолению конфликта).
Габриела вернулась к игрушкам, стала рассматривать маленькую корзину. Я все еще ничего не говорил, кроме того, о чем уже сообщил. Она взяла "собачку" (барашка) и ткнула ее в живот. Это напомнило мне о том, что она уже делала на двух или трех предыдущих встречах, кульминацией чего было создание огромного ералаша во время последнего приема. Она воткнула палец в живот другой зверюшки и рассыпала ее внутренности по всему полу. Конечно, это ей напомнило о том же самом, и она сказала: "Мистер Винникотт, а где та собачка?" Я показал на конверт, в котором находилась выпотрошенная собачка, и она сказала: "Ох!"
Габриела снова занялась автомобильчиком, стала приставлять его к носу и ко рту. Взяла карандаш, который оказался красным мелком, ткнула его в свой собственный живот, а затем стала раскрашивать юбку лампочной дамы и приделала лампе шляпку (приладила чашечку от "Оптрекса"). Она стучала по верхушке лампы карандашом, возможно, пытаясь ее раскрасить, а потом сняла юбку с лампы, которая, как она говорила, представляла ее саму как взрослую даму, и стала царапать под ней карандашом. После это вернула юбку на место. Юбка теперь была красного цвета. Потом поставила возле большого домика маленькую фигурку.
Я: Что это?
Габриела: Он стреляет в церковь [затем она высказала то, что все время было у нее на уме]. Что с собачкой в сумке? Где она там?
Я: Посмотри, если хочешь.
Габриела: Ладно.
Она принялась исследовать с предельной осторожностью, потратив на это массу времени и, в конце концов, так и не вынула собачку из конверта. Наконец, она его скатала и убрала обратно под полку, сказав: "У нее нос отлетел; она потеряла свой нос; собачка в сумке".
Я: В прошлый раз ты вытащила из нее все внутренности и разбросала по полу.
Габриела: Да.
Я стал играть интерпретациями: "Это — грудь, если я мама; или пися, если я папа". Она очень твердо сказала: "Нет, эта штучка — пися" ("нет" означало не грудь).
Я: Ты хотела сделать ребенка из этой свалки.
Габриела: Да.
Я: Но ты не совсем знаешь, как сделать.
Габриела: Да.
Теперь она играла с поездом и начала проявлять некоторую тревогу, хотя и не явно.
Габриела: Мы теперь скоро поедем на поезде. Мы оставили Сусанну дома. Она будет очень сердиться, потому что нас так долго нет.
Я: Ты немножко испугалась из-за того, что папа все время с тобой в поезде, особенно когда ты думаешь о том, что ты хочешь с ним сделать, потому что ты хочешь сделать папе то же самое, что ты показывала мне, когда вынимала из собачки набивку. Когда ты меня любишь, ты из-за этого хочешь съесть мою писю [сначала это проявилось в страхе перед кусающейся змеей, см. выше].
Одному из вагончиков, с которыми она орудовала, Габриела сказала: "Не цепляйся за мою юбку!" Потом начала надевать свой джемпер, на что ушло значительное время.
Я: Ты действительно немного испугалась, когда задумала съесть то, что внутри писи.
Габриела: Да. Катчу! [этим она фактически хотела сказать: "Разве не жарко, и как я устала"].
Я: Тебе помочь?
Габриела: Нет.
Затем я высказал довольно много толкований.
Я: Ты немножко перепугалась, думая о черном Винникотте, который был, но его не было видно, или его просто не было, и ты на него рассердилась за то, что его нет.
Ты испугалась и из-за того, что у собачки отвалился нос, потому что это значило откусить мою писю. Ты рассердилась на меня за то, что я не всегда твой.
Ты испугалась, думая, что, когда ты меня любишь, ты вырываешь из моей писи набивку.
Габриела: Да.
Я: Если это грудь матери, ты достаешь из нее то, от чего толстеют и растут, а если это пися, то нужно в самом деле иметь материал, из которого делают детей.
Габриела: Ну да!
Я: Ключ в твоей сумке значит, что в тебе есть место для того, чтобы хранить то, что ты получаешь от меня, писю насовсем, что-то такое, что может стать ребенком.