Ни один из известных маршрутов покорения Дыхтау не проходил через места, по которым мы продвигались. Я вдруг поняла, что если мы застрянем, то нам придется ждать помощи несколько дней на продуваемом крутом склоне.
К вечеру одиннадцатого декабря, окончательно измотанные, мы наткнулись на изорванную палатку, ютящуюся на крохотной выемке склона. Сперва думали закрепить сверху брезент и остановиться в ней на ночлег, но внутри обнаружился промерзший до костей, но все еще живой человек.
Профессор узнал в нем доцента Куравлева, одного из членов пропавшей группы. Мы сразу налили ему чаю и попытались расспросить о произошедшем. Но душевное состояние смертельно перепуганного человека пошатнулось. Несчастный Куравлев обвил руками колени и все повторял одно и тоже четверостишье:
«Идет солдат немецкий
по русской стороне,
Несет солдат немецкий
винтовку на ремне».
В палатке обнаружилась записная книжка доцента, в которой он фиксировал детали экспедиции. Решив сначала найти укрытие, мы взяли под руки дрожащего мужчину, покинули палатку и отправились дальше. Лишь к полуночи нам посчастливилось обнаружить пещеру с приземистым узким входом, в которой установили палатки.
Пурга продолжала усиливаться, завывая через выход пещеры. Будто хищный зверь, она желала выковырять нас из спасительного укрытия. Перво-наперво напились чаю и немного поели. От Куравлева так и не получилось ничего узнать, и мы решили изучить его записную книжку.
Куравлев кратко фиксировал основные события каждого дня экспедиции. Неприятности у пропавшей группы начались почти сразу. Они успешно добрались до Русских Ночевок, затем поднялись на гребень и заночевали в «ВЦСПС 1938». К несчастью, во время второй ночевки пропал сержант Александр Царицын. Именно его штормовку я позднее нашла.
Половину третьего дня они потратили на безрезультатные поиски Царицына, в ходе которых один из альпинистов провалился в глубокую трещину. Попытка спасти его не увенчалась успехом. Трещина уходила на многие метры вглубь. После такого падения не выживают.
Куравлев, как старший группы, принял решение продолжать экспедицию. Вечером двое из его людей сообщили, что наблюдали странные синие огни ниже по склону. А на утро он проснулся в палатке один.
С этого момента записи становились путанными. Доцент еще пытался фиксировать происходящее, но выходило скверно. Куравлев писал о странных обрывках слов, которые он слышал, сидя в палатке, и синих глазах, наблюдавших за ним даже во сне.
Последняя заполненная страница книжки не имела даты и содержала лишь одно предложение: «Если вы нашли мои записи – бегите отсюда».
Даже измотанные многочасовым переходом, мы не желали ложиться спать. Петренко впал в панику и принялся сыпать обвинениями.
– Ну и спасатели у нас. Одна группа почти вся сгинула, этот с ума сошел, и нам недолго осталось. Ни на что ты не годишься, Балашов, еще и девчонку с собой взял. Она нас что ли вытащит отсюда?
– Отставить разговоры, лейтенант, – вспомнив офицерское прошлое, осадил его Алексей Николаевич. – Эта девчонка, как ты выразился, в войну была снайпером и косила немцев получше некоторых мужиков. А ты чем в войну занимался? В штабе небось сидел, сопли подтирал?
Петренко мигом затих и забился в палатку. Я не любила вспоминать свое прошлое. Семью сожгли заживо полицаи. Меня, вчерашнюю школьницу, хотели отправить в тыл. Но я напросилась на фронт. Все мы тогда хотели скорее закончить войну, выковать победу, пусть и ценой собственных жизней. Часами лежа на промерзлой земле или засев в кронах деревьев, я ждала того момента, когда смогу выпустить из «Трехлинейки» пулю, разящую врага. Каждую отнятую у немца жизнь я посвящала родителям. Когда меня спрашивали, чем занималась на войне, я обычно говорила, что работала в штабе. Почему-то страшилась признаваться, что была снайпером. Но утаивать правду от фронтовика Алексея Николаевича я не стала.
Пока пурга свирепствовала на склоне, мы с Балашовым и Антоновым решили осмотреть наше пристанище. Куравлева уложили в спальник, а лейтенанта оставили сторожить вход. Первоначально пещера показалась нам тупиковым углублением в теле горы. Но тусклый свет фонарей открыл правду. Пещера представляла собой целую сеть тоннелей. Оставлять ее неисследованной, полагаясь лишь на удачу, в нашей ситуации казалось безрассудным. Лишь потом мы поняли, что истинным безрассудством окажется решение отойти от палаток.