— Господин Шухарт! Господин Шухарт! Два слова о гараже!
— Комментариев не имею, — отвечаю я и перехожу на бег. Но черта с два от них оторвешься: один, с микрофоном, — справа, другой, с фотоаппаратом, — слева.
— Видели вы в гараже что-нибудь необычное? Буквально два слова!
— Нет у меня комментариев! — говорю я, стараясь держаться к объективу затылком.— Гараж как гараж...
— Благодарю вас. Какого вы мнения о турбоплатформах?
— Прекрасного, — говорю я, а сам нацеливаюсь точнехонько в сортир.
— Что вы думаете о целях Посещения?
— Обратитесь к ученым, — говорю. И раз — за дверь.
Слышу — скребутся. Тогда я им через дверь говорю:
— Настоятельно рекомендую, — говорю, — расспросите господина Тендера, почему у него нос как свекла. Он по скромности замалчивает, а это было наше самое увлекательное приключение.
Как они дунут по коридору! Как лошади, ей-богу. Я выждал минуту — тихо. Высунулся — никого. И пошел себе, посвистывая. Спустился в проходную, предъявил дылде пропуск, смотрю — он мне честь отдает. Герою дня, значит.
— Вольно, сержант, — говорю. — Я вами доволен.
Он осклабился, как будто я ему бог весть как польстил.
— Ну, ты, Рыжий, молодец, — говорит. — Горжусь, — говорит, — таким знакомством.
— Что, — говорю, — будет тебе в твоей Швеции о чем девкам рассказывать?
— Спрашиваешь! — говорит. — Они ж у меня таять будут, как свечки!
Нет, ничего он парень. Я, если честно, таких рослых и румяных не люблю. Девки от них без памяти, а чего, спрашивается? Не в росте ведь дело... Иду это я по улице и размышляю, в чем же тут дело. Солнышко светит, безлюдно вокруг. И захотелось мне вдруг прямо сейчас же Гуту увидеть. Просто так. Посмотреть на нее, за руку подержать. После Зоны человеку только одно и остается — за руку девочку подержать.
Особенно когда вспомнишь все эти разговоры про детей сталкеров — какие они получаются... Да уж какая сейчас Гута, мне сейчас для начала бутылку крепкого, не меньше.
Миновал я автомобильную стоянку, а там и кордон. Стоят две патрульные машины во всей своей красе, широкие, желтые, прожекторами и пулеметами, жабы, ощетинились, ну и, конечно, голубые каски — всю улицу загородили, не протолкнешься. Я иду, глаза опустил, лучше мне сейчас на них не смотреть, днем на них мне лучше не смотреть совсем: есть там два-три типчика, так я боюсь их узнать, скандал большой получится, если я их узнаю. Повезло им, ей-богу, что Кирилл меня в институт сманил, я их, гадов, искал тогда, пришил бы и не дрогнул...
Прохожу я через эту толпу плечом вперед, совсем прошел уже, и тут слышу: «Эй, сталкер!» Ну, это меня не касается, иду дальше, волоку из пачки сигаретку. Догоняет сзади кто-то, берет за рукав. Я эту руку с себя стряхнул и вполоборота вежливенько так спрашиваю:
— Какого дьявола цепляешься, мистер?
— Постой, сталкер, — говорит он, — Два вопроса.
Поднял я на него глаза — капитан Квотерблад. Старый знакомый. Совсем ссохся, желтый стал какой-то.
— А, — говорю, — здравия желаю, капитан. Как ваша печень?
— Ты, сталкер, мне зубы не заговаривай, — говорит он сердито, а сам так и сверлит меня глазами. — Ты мне лучше скажи, почему сразу не останавливаешься, когда тебя зовут?
И уже тут как тут две голубые каски у него за спиной — лапы на кобурах, глаз не видно, только челюсти под касками шевелятся. И где у них в Канаде таких набирают? На племя их нам прислали, что ли?.. Днем я патрулей вообще-то не боюсь, но вот обыскать, жабы, могут, а это мне в данный момент ни к чему.
— Да разве вы меня звали, капитан? — говорю. — Вы же какого-то сталкера...
— А ты, значит, уже и не сталкер?
— Как по вашей милости отсидел — бросил, — говорю.— Завязал. Спасибо вам, капитан, глаза у меня тогда открылись. Если бы не вы...
— Что в предзоннике делал?
— Как что? Я там работаю. Два года уже.
И чтобы закончить этот неприятный разговор, вынимаю я свое удостоверение и предъявляю его капитану Квотербладу. Он взял мою книжечку, перелистал, каждую страничку, каждую печать просто-таки обнюхал, чуть ли не облизал. Возвращает мне книжечку, а сам доволен, глаза разгорелись, и даже зарумянился.