Мы загудели, что, мол, да, никаких вопросов. Тогда Станислав Сергеевич придвинулся поближе и сказал серьезно так, безо всяких посторонних лошадей:
— А теперь строго между нами. Насчет неопознанных сигналов. Богун не уполномочен, да только мы с Гаврилычем, — кивок в сторону Глаголева, — сами были в космосе и слышали. Черт знает что, а не сигнал. Просто черт знает что!.. Поэтому: уши держать домиком, глаза — врастопырку! Все ясно? Па-а машинам!
«Полигон „Раджа“?! А-фи-геть! — думал я, залезая в худую утробу „Горыныча“. — Рядом полигон „Кольцевой“, а тут „Раджа“. Ну, фантазия военфлотская! А где тогда этот, как его… „Брахмапутра“»?
Такие были мысли. О неопознанных сигналах я не тревожился, пусть о них начальство думает, у него голова большая! Я тревожился о зачете. О том, что в нашей учебной эскадрилье трое запросто завалят штурмовку, и тогда мы все пойдем на пересдачу.
А сигналы? Подумаешь, сигналы! На Титане понатыкано секретных периметров, где могут испытывать всякое. Сейчас, быть может, обкатывают новые системы связи, семафорящие в эфир непонятным…
Строй «Горынычей» шел к Титану.
Три колонны. По шесть звеньев в колонне. Дистанция смешная, как на параде — пятнадцать метров от носа ведомого до кормы ведущего. Это чтобы нас не сосчитали на радарных экранах, если засекут. Издалека мы сольемся в одно пятно, где может быть и тридцать флуггеров, и десять.
На полигоне нас поджидает автоматика, потому что людей в данном конкретном случае обмануть не удалось бы. Все знают, сколько кадетов в группе, то есть маскироваться бессмысленно. Кроме того, кто же нам разрешит отработать боевые стрельбы, когда на полигоне присутствует хоть один живой человек?
Правда, Переверзев — известный сплетник из второй группы нашего потока — как-то раз отловил меня, Оршева и Самохвальского и принялся вещать таинственным шепотком, что, мол, он точно знает, будто во время боевых стрельб в учебные мишени сажают осужденных на казнь. Если выживут, приговор отменяется. А глаза круглые-круглые.
Самохвальский — одногруппник Переверзева, сказал ему, что «болтун — находка для шпиона», а Веня Оршев пригрозил дать в лоб. Не пори херню, кадет! Потому как херня и есть, такого просто не бывает.
Сзади каждой колонны с небольшим превышением идут флуггеры инструкторов, приглядывают.
Наш верный «Дзуйхо» остался далеко позади, маршевые двигатели отработали разгон, и теперь мы догоняем Титан по орбите в инерциальном режиме. Наша скорость минус пять километров в секунду, с которой двигается спутник, составляет пятнадцать километров ежесекундно. Расстояние по дуге около шестидесяти тысяч, что означает больше часа лету.
Сатурн с орбиты Титана совсем небольшой. Его знаменитые кольца почти не видны из-за того, что мы смотрим на них практически «с торца» — угол наклона слишком маленький.
Титан — желто-оранжевый шарик. Атмосфера — просто чемпион непрозрачности среди всех спутников Солнечной, поэтому наша цель, материк Ксанаду, толком не просматривается. Но парсер «Горыныча» знает все!
На высоте четыреста начинается атмосфера. Оттормаживаем до двух в секунду. На высоте сто сорок начинается вторая ионосфера, парсер докладывает о сильной ионизации центроплана. Быстро входим в мощный слой облаков. Не видно ни зги и здорово трясет.
Мы снижаемся над морем Астрономов. Настоящее море, больше тысячи километров в поперечнике, только водичка там не для купания — метан-этановый раствор.
Идем красиво! Высота сорок метров. При скорости три тысячи километров в час это означает, что вместе с нами мчится волна штормовой мощи. Фронт прохождения группы словно выглажен утюгом, а на флангах вздымаются водные хребты, закручивающиеся в свиток. Позади растет стена взвеси, пылающая оранжевым огнем.
Булгарин приказывает не лихачить. Все верно, ускорение свободного падения на Титане в семь раз слабее земного, поэтому метановая пыль взлетает на сотни метров, а это, товарищи, демаскировка. Нас могут в два счета засечь по косвенным признакам, хотя сами флуггеры идут образцово, в гарантированной мертвой зоне радарного покрытия.