— Далеко ли идти? — Мама пыталась выиграть время, не зная, на что решиться. Собирая содержимое в свои мешки, цыганка врала многим доверчивым людям. Могла обмануть и сейчас. А у нее дома дети.
Цыганка поднялась с земли и, не отвечая прямо на поставленный вопрос, засмеялась.
— О чем говоришь? Не обижу, хорошая. Продуктов много. Дам хлеба и крупы немного, — и желая объяснить свою щедрость, добавила. — Народ гуляет, и все знать хотят, что у них будет дальше. Так что мы в цене. — Видя что женщина продолжает стоять в раздумье, она решительно приказала. — Пошли. Вот два твоих мешка и корзинка, — и тут же стала нагружать оставшиеся вещи на себя и свою помощницу.
И мама решилась. Подхватила связанные мешки на правое плечо, в левую руку взяла корзинку, и бросилась за быстро идущей цыганкой. Ее просто заворожило слово «крупа». Она дала бы возможность ее детям продержаться больше недели.
Первый час шли довольно быстро, не разговаривая, и мама только удивлялась выносливости девочки, которая без хныкания несла свою часть поклажи. Потом, правда, усталость дала все же о себе знать, и они передвигались все медленнее и медленнее.
Несколько раз они останавливались на небольшой отдых, потихоньку разговорились. Мама прониклась даже некоторой симпатией к своей работодательнице.
Успокоилась она после того, как узнала, что идут они к берегу Днепра, где цыганку должна была ждать лодка. Мама неплохо знала окрестности своего города, и, прикинув варианты, решила, что к полуночи вернется домой при самых неблагоприятных обстоятельствах. Это конечно поздно, но ее дети должны потерпеть. Они привычные. Вот только не испугались бы темноты.
Уже к вечеру, изрядно поплутав по лесу, они вышли к Днепру. Мама не знала этого мест, и с тревогой подумала о том, как трудно будет ей добираться домой. Она сложила мешки у лодки, вопросительно посмотрела на цыганку.
— Не страшно будет в лесу одной? — будто угадала та мысли Мамы. Всего несколько часов пробыли они вместе, но цыганке почему то трудно было сделать свой очередной, заранее обдуманный, шаг. Эта гордая мужественная женщина заслуживала лучшей участи. Но ведь и ее ждет табор, куда она должна донести все, что успела собрать. Попутчиков больше не будет. Жалость может обойтись ей слишком дорого. И цыганка с наигранной веселостью продолжила. — Вдруг заблудишься. Мне на том берегу всего два часа пути до табора осталось. И сразу назад. Лодочник обратно привезет. Привезешь, Василий? Не обидишь? — она повернула к угрюмо стоящему возле лодки бородатому мужику. Тот пожал плечами, но ничего не ответил. И маме стало страшно. Она отрицательно покачала головой.
— Как хочешь. Расчет будет на той стороне, — цыганка подхватила последний мешок и прыгнула в лодку.
— А как же…. Ты же обещала! — Мама в порыве отчаяния встала перед цыганкой на колени. — Пощади! Ведь у меня….
— Всех не пожалеешь.
— Да зачем я тебе? Вон мужик здоровый Лучше меня поможет.
— В том то и дело, — усмехнулась цыганка. — Одной страшновато с ним. — Она погасила улыбку, и будто отрезала. — Поедешь со мной. Продуктами не обижу.
— Дети, — еле слышно прошептала Мать. — Одни дома!
— У меня тоже, — посуровела цыганка — Я неделю как ушла из табора. Выбирай.
Но выбора у мамы уже не оставалось. Молча забралась она в лодку, посмотрев со страхом на мужика, и моля только о том, чтобы дети ничего не натворили, дождались ее возвращения.
После ухода мамы Валя привычно стала командовать в комнате. Не по детски хмурая, она была упряма и, хотя и не могла многого понять, давно и твердо усвоила, что все мамины указания надо выполнять хорошо. Не отступила от своего правила она и в этот вечер. Дважды покормила братика сладкой водой, доела с сестрой остатки щей, поиграла с ней тряпичной куклой в тетю и доктора, затем в дочки-матери.
Сестричка, привыкший к скудной пище, уснула во время, а Валя с братиком, забравшись на теплую лежанку печи, с тревогой всматривались в темное ночное небо.
Было страшно. Ведь никогда мама не возвращалась так поздно. Звуки за окном, шорохи мышей под полом и даже необычная тишина рождали в детских головках фантастические, страшные картины. И только ровное дыхание младшего брата немного успокаивало, да еще надежда на то, что мама все же придет во-время, и спасет их от любой беды.
Всю ночь просидели они на печи, обнявшись, иногда всхлипывая, и постоянно дрожа, то ли от холода, то ли от страха.