Пилсудский совершенствовал свои писательские способности. За этим стоял солидный труд, тем более изнурительный, что ему сопутствовало все большее втягивание в другие сферы партийной деятельности.
Молодой конспиратор быстро выдвинулся. Уже на втором съезде партии, в феврале 1894 года, вошел в состав высшего партийного органа — Центрального рабочего комитета, состоявшего из четырех членов. Вскоре стал в нем личностью номер один. Отчасти способствовал этому случай. Очередные волны арестов поглощали коллег, а Пилсудскому вплоть до 1900 года сопутствовало счастье. В этой ситуации, несмотря на то что в партии были люди с бóльшим революционным стажем, лучше постигшие идеалы социализма, он вырастал в неформального руководителя движения, хотя в нем и был принят принцип коллегиального руководства.
Итак, в течение лишь десяти с небольшим месяцев он из никому не известного раньше бывшего ссыльного стал одним из столпов польского социалистического движения. И именно с этой минуты вплоть до сегодняшнего дня ведется спор о сущности его связи с социализмом. Некоторые из авторов посвященных ему публикаций так сильно впадают в полемическую запальчивость, что вообще не признают его социалистом. Этот суд — арбитражный, коль скоро сам Пилсудский в течение около двадцати лет считал себя социалистом, посвящая партии все, рискуя ради нее утратой свободы, а позднее и жизнью. Другое дело, что более всего привлекало его в социализме. Кажется. он видел в нем прежде всего силу, дестабилизирующую прежний строй, а тем самым создающую шансы для лишенной независимости Польши. В уже процитированной статье «Как я стал социалистом» он писал: «Социалист в Польше должен стремиться к независимости страны, а независимость — знаменательное условие победы социализма в Польше».
Так рисуемая иерархия целей не оставляла никаких сомнений. В качестве первоочередной задачи ставилась национально-освободительная борьба. Общественные преобразования должны были произойти позднее, в уже независимой Польше. Впрочем, им Пилсудский не уделял особо много внимания. Отчасти потому, что это было делом будущего. Но не только. В сущности, с рабочим классом его связывали не программа восстановления социальных прав или желание изменить общественный строй, а надежда, что растущую силу пролетариата удастся использовать в борьбе за независимость. Не в вооруженном столкновении предвиденной Марксом социальной революции, а в очередном польском национальном восстании. Не случайно Пилсудскому всегда были ближе солдаты январского восстания, проливавшие кровь в борьбе за польскую государственность, чем борцы «Великого Пролетариата», отдавшие жизни в борьбе против классовой эксплуатации.
Однако вывод, приписывающий ему трактовку роли пролетариата как инструмента в этой борьбе, был бы несправедливым. К таким оценкам склоняют его более поздние действия, предпринимавшиеся в уже независимой Польше. Все же нельзя забывать, что взгляды каждого политика подвергаются эволюции, приспосабливаются к новым возможностям и перспективам. Так происходило и с Пилсудским. Нет никаких оснований считать тактическим приемом его высказывания в период, когда он возглавлял ППС, связывающие восстановление, а затем укрепление независимости с необходимостью устранения главных социальных несправедливостей. Ибо тогда Пилсудский не представлял себе, что эти задачи вообще можно было разделить. Революционный настрой в не меньшей степени, чем патриотизм, должен был быть движущей силой национальной армии, борющейся с царизмом. Энтузиазм масс, вскармливаемый надеждой добиться удовлетворения социальных требований, явился одной из гарантий стабилизации и силы будущей, уже суверенной Речи Посполитой.
Реализация этих пророчеств виделась, однако, в достаточно отдаленной перспективе. Пока же месяцы и годы уходили на кропотливую и изнурительную организаторскую работу, которой товарищ Виктор отдал себя без остатка.
Цели, которых он и возглавляемая им партия намеревались достичь, казались выше человеческих возможностей. Неволю Польши охраняли три государства, осуществившие ее раздел[27]. Действуя согласованно, они представляли мощь, которой в тогдашней Европе, а тем самым и в мире никто не был в состоянии противостоять. Мечты победить наследников «Священного Союза» исключительно польскими силами припоминали пословицу о хождении «с мотыгой на солнце».
Можно было, ясное дело, и так думал Пилсудский, рассчитывать на войну и революцию, подрывающие устойчивость тронов, на которых восседали захватчики. Первый из этих катаклизмов становился все более правдоподобным вместе с усилением антагонистических военных блоков в Европе: немецко-австрийско-итальянского, с одной стороны, и русско-французского — с другой. Однако сгущавшиеся военные тучи могли развеяться, хотя социалистический анализ капиталистической системы исключал шансы на долговременный международный мир.
Как каждый польский социалист, Пилсудский в это время рассчитывал прежде всего не на войну, а на революцию. Ее же трудно было представить без соответствующей подготовки пролетариата. Правда, вместе с развитием промышленности росли ряды рабочего класса, но тот все еще напоминал дремлющую стихию, лишь спорадически, как это было хотя бы в мае 1892 года в Лодзи, взрывающуюся вспышками трудно сдерживаемого протеста.
Массам, находящимся в культурной отсталости и живущим в убожестве, следовало указать социалистическую идею, предусматривающую новые методы и цели борьбы. Эта задача была не из легких, особенно для выходцев из другой, непролетарской среды. Потому что в рабочих районах их принимали с недоверием и подозрительностью, не веря в искренность намерений, выискивая подвохи. Барьеры, годами воздвигавшиеся обеими сторонами, надлежало преодолеть с большой терпеливостью и настойчивостью.
В этой ситуации не менее эффективно, чем агитаторы, сторонников завоевывало печатное слово, в будущем легендарная «бибула»[28]. «Ее шествие, — писал Пилсудский, — не оставляет после себя таких следов, как шествие человека. Она действует тихо, без шума, может быть уничтоженной в каждую минуту, может быть только немым свидетелем при допросах, наконец, не возбуждает столько подозрений и не вызывает такого наказания и премирований, как человек. <…> Когда чтение бибулы становится уже потребностью многих людей, то тот, кто удовлетворяет эту потребность, укрепляет свое влияние в их среде; к этому добавим, что партийная бибула для многих людей, стоящих в стороне от организации, является единственным доказательством существования партии, и мы поймем, какое значение имеет бибула для революционных организаций при царизме. Если их можно сравнить с организмом, то бибула — это кровь, которая сохраняет ему жизнь».
Поэтому в первые годы существования ППС Пилсудский посвятил больше всего энергии редактированию и изданию печатного органа партии газеты «Роботник». Немало хлопот доставил уже сам сбор необходимых печатных аксессуаров. Правда, они были доступны для приобретения во многих магазинах на территории страны, но их распространение тщательно контролировалось полицией, которая искала таким образом нити, ведущие к возможным конспираторам. Поэтому руководство ППС решилось закупить печатный станок за границей. Это не представляло никаких проблем. Они появились только в ту минуту, когда ценный груз переправлялся в страну. Благодаря контактам с заграницей и известному везению удалось избежать ловушек, расставленных таможенниками и полицией. Опасность деконспирации была несколько отдалена, хотя совершенно быть устраненной, ясное дело, не могла. Она угрожала, собственно, на каждом шагу: при покупке бумаги, краски, в ходе транспортировки редакционных материалов, во время вывоза уже отпечатанных номеров. Не меньше, чем полиции, следовало остерегаться обычного человеческого интереса и любопытства, которые всегда могли обернуться трагическим по результатам доносом.
Трагедию мог вызвать также случай, которого даже самый совершенный конспиратор не был в состоянии предусмотреть и исключить. Еще немного — и убедился бы в этом сам Пилсудский, и то сразу же после начала печатания «Роботника»
27
В конце XVIII века Речь Посполитая была разделена между Австрией, Пруссией и Россией. Галиция — западноукраинские земли (современные Львовская, Ивано-Франковская и Тернопольская области) и часть польских земель — стала австрийским владением, в котором проживало 4 млн поляков. В части, отошедшей к Пруссии, проживало 3,5 млн, а в Королевстве (Царстве) Польском, принадлежавшем России, — 9,5 млн поляков (данные на качало XX века).