Заезжаем в ворота. По команде выхожу из машины. Ещё раз обыскивают. Более тщательно.
– Руки за спиной. Глаза в пол. – командует мне сержант, – вперёд.
По коридорам доводят до места. Снимают пальто, шапку и ремень. Выгребают всё из карманов. Стою мордой в стену, жду. Команда конвоирам. Повели.
Я ещё и месяц не живу новой жизнью. А уже попал так попал. Попаданец долбанный…
Подводят к камере. Ставят напротив лицом к стене. Из неплотно закрытой двери слышен командный голос:
– Нельзя бить, ломать ногти, тушить сигареты… Что? Ласточку? Ласточку можно. Чтобы к вечеру всё было. И, чтобы про своего начальника тоже подписал. Понятно?
Я им что – пепельница? Чтобы сигареты о меня тушить? Я же – свой… Они не посмеют…
Судя по вытянувшимся в струнку конвоирам, вышедший начальник был если не в генеральском звании, то где-то рядом.
Уже целый час переливаем из пустого в порожнее. Щурясь, отвечаю автоматом по пятому кругу:
– Нет, с иностранцами не знаком.
– В Риге? Про Ригу ничего не помню.
– Иосиф Виссарионович со мной свои дела не обсуждает.
– Аня Афанасьева к тому, что Вы говорите не имеет никакого отношения. Василий Колобков тоже.
– Про самолёты и ракеты слышал. Никаких названий и характеристик – не знаю.
– Три заявления на меня? Из общежития и два из команды? Да люди меня просто неправильно поняли…
А Васечка то похоже от них утёк. Время. Мне нужно чтобы оно летело быстрее.
Чувствуя, как затуманивается мой разум от светящей в лицо лампы и, устав до одурения от криков сержанта в почти оглохшее ухо, спрашиваю:
– А можно я всё, что рассказал, запишу на бумаге?
Беру ручку, макаю перо в чернильницу. Медленно пишу. Про себя написал. Про Тоньку-пулемётчицу отдельно. Эта заслужила. А про эсэсовца не стал – у того лоб и так в зелёнке.
Время. Нужно выиграть время. Время – вперёд!
Осторожно улыбаюсь, как бы перечитывая написанное. А в голове играет заставка программы "Время"…[27]
Мы с Колобком должны дотянуться до звёзд. Нужно просто продержаться.
Шум в коридоре. В открывшуюся дверь кричит полковник:
– Лейтенант, бегом сюда. Подписал?
Офицер выходит. Слышен отборный мат. Оставшийся седой сержант говорит мне:
– Мы в двадцатом в Крыму с контрой не нянчились. Офицер, буржуй, казак, поп – всех к стенке. Без разбора. Перед войной комдивов лично отмудохивал. У нас конвейер был. Я днём луплю. Напарник – ночью. Через недельку почти все подписывались. А сейчас даже в морду без приказа не дашь… Гумнан… Гинон…
– Гуманизм, – подсказываю я.
– Во-во, ты это давай подписывай. А то мы не жрамши. Осерчаем…
Открывается дверь. Лейтенант заходит с конвойным и кивает на меня сержанту:
– Вяжи руки.
Тот, завязав сзади узел, спрашивает офицера:
– Куда дальше?
– В душевую. Нужно освежиться.
И ржут. Вылитые упыри, как летёха-мент, что банду резал.
В душевой дав со всей дури мне в солнечное сплетение, отволокли к каталке, уложили и крепко зафиксировали ремнями. Накинули на лицо мешковину и стали поливать сверху из душа. Дыхание перехватило. Все попытки вздохнуть заканчивались втягиванием в себя воды вместо воздуха. Вскоре в груди словно взорвалась граната. Разум перекорёжило. Но эти профессионалы сняли мешок, позволив сделать вдох. Лейтенант спросил в ухо:
– Подпишешь? Кивни, если да…
Я судорожно дыша, с закрытыми глазами выплёвывал розовую пену. И не кивал.
– О, обоссался уже. Что ж повторим…
Снова мешок, вода, взрыв гранаты в лёгких… И ещё, и ещё, и ещё…
Кто-то стучит меня по щекам и переворачивает набок. Пытаюсь вдохнуть, но внутри клокочет вода. Меня наклоняют сильнее. Из носа и рта брызжет вода. Начинаю хрипеть и извергать из себя набранную вместо воздуха жидкость.
– Подпишешь или повторим? – кувалдой бьёт в мозг голос летёхи.
– Ещё полчасика и подпишет, как миленький, – это "ветеран" резюмирует.
Тут дверь отворяется. Голос полковника:
– Ну, что? Как нет? Я вас, блядей, на Колыму пошлю допросы устаивать. Без выходных до конца месяца. Не слышу?
– Так точно, товарищ полковник.
– Этого к врачу. Как очухается. На выход. Ждут его у ворот.
Дверь громко хлопнула. Я снова потерял сознание…
Идем с Изотовым к машине. Коля с водителем держат меня под руки. Меня шатает и трясёт, как под током. Ноги заплетаются. Хочу сказать Изотову: "Потише иди". Но, лишь хриплю, пуская пену изо рта. От мокрой одежды на морозе идёт пар. Коля достаёт бутылку водки сворачивает сургуч, и приставив ко рту вливает в меня немного, больше пролив мне на грудь. Я кашляю изо всех сил. Аж в ушах закладывает. Начинаю рыдать. Коля даёт бутылку бутылку: