— Придется тебе, парень, вернуться с нами, — сказал усатый — Будет гроза.
— Я пойду дальше, — сказал Хуан.
— Что так торопишься?
— Просто не хочу возвращаться.
— Тогда не мешкай. Постарайся быстрее добраться до того ущелья. Минуешь его — увидишь хижину, там можешь укрыться.
— Ясно. Прощайте.
— Прощай, парень.
Не обращая внимания на усталость, Хуан подняло и начал взбираться по неровному каменистому склону на последние отроги горы.
— Только не отступать! — упрямо твердил он.
Темные тучи заволокли небо; подул сильный ветер, влажный, напоенный запахами земли; его порывы уже теребили пожелтевшую траву на склонах гор, а высокие купы деревьев с красноватыми листьями еще едва шевелились. Вскоре склоны горы скрылись за пеленой тумана; небо еще больше потемнело; с тревожным криком пролетела стая птиц.
Послышались дальние раскаты грома; крупные капли дождя забарабанили по листве; сухие листья бешено метались из стороны в сторону, сбивались над травой целыми табунами и, влекомые ветром, неслись через заросли бурьяна, взлетали вверх по стволам деревьев, и снова падали на землю, и снова неслись по тропинкам… Вдруг ослепительная молния разорвала воздух, и с неба обрушился настоящий водопад. Ветер в безумной ярости встряхнул деревья, словно хотел свалить их на землю.
Хуан уже добрался почти до самой вершины и теперь очутился в узком проходе между двумя рядами скал. Ветер, с силой прорывавшийся в каменный коридор, не давал ему двигаться вперед. Молнии сверкали беспрерывно. Яркий свет все время освещал гору, и при каждом ударе грома она вздрагивала, трепетала, и казалось, вот–вот развалится на куски.
Величественная красота картины вызывала у Хуана чувство восхищения, а не страха; по обеим сторонам ущелья молнии, словно огненные стрелы, пролетали над верхушками скал.
Хуан шел вдоль ущелья при вспышках молний и наконец добрался до выхода. Здесь он остановился, чтобы немного отдохнуть. Сердце бешено колотилось, он едва переводил дух.
Буря удалялась; по ту сторону ущелья солнце уже золотило зеленые верхушки сосен… прозрачные струйки воды искали старые русла и сливались в пенистые потоки… среди черных туч появились голубые оконца.
— Всегда вперед, — прошептал Хуан.
И продолжал свой путь.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Кладбищенский квартал. — Отступления философского характера. — Электромастерская и парикмахерский салон. — Забавные типы, добрые люди
Дом стоял на безыменной площади, которую перетекала улица Магеллана, проходившая неподалеку от старых заброшенных кладбищ.
С одной стороны на площадь полукругом выходило несколько невзрачных домов, с другой — желтое низкое строение, словно вмазанное в глинобитную стену.
Здание это со входом в виде арки и с колоколом под железным козырьком было, если верить полустертой надписи, приходской церковью Скорбящей богоматери.
По обе стороны церкви тянулась полуразрушенная стена. Слева, недалеко от церкви, в стене была маленькая калитка, сквозь щели которой можно было видеть кладбище с пустыми нишами и развалявшимися аркадами; справа стена обегала часть площади, поворачивала от нее под тупым углом и, перемежаясь с кладбищенскими решетками, оградами и сторожками, образовывала одну из сторон улицы Магеллана. Здесь было несколько кладбищ: главное Северное, Братств св. Людовика и св. Хинеса и Патриаршее.
Стена обрывалась уже за чертой города, в полях; отсюда можно было отчетливо видеть островерхие кипарисы кладбища св. Мартина, расположенного на небольшом холме.
Из сказанного явствует, что вряд ли какая–нибудь другая улица могла столь заслуженно и бесспорно претендовать на почетное название кладбищенской и погребальной.
В Мадриде, где вообще не существует так называемых профессиональных улиц, где все перемешано и обезличено, улица Магеллана была счастливым исключением: она несла на себе печать бесспорной специализации, являясь кладбищенской по преимуществу и отличаясь, так сказать, особой замогильностью.
Своим профессиональным характером с нею могла бы сравниться какая–нибудь из улочек самого подозрительного квартала города или же улица Хусты, ныне известная под названием улицы Цереры. Пожалуй, особенно эта улица, нареченная именем богини плодородия, со своими низенькими домами–лачугами, куда по вечерам охотно заглядывали солдаты. Здесь все, не оставляя никаких сомнений, говорило о прежней специализации жителей. Здесь обитало много бойких женщин, которые, стоя в дверях с непременной сигаретой в уголке рта, судачили о разных разностях, утирали носы своим чадам, вздыхали и пускали слезу, слушая трогательные песни о каторге или о бедной несчастной маме, и щедро одаривали медяками бродячего шарманщика. Именно эта улица единством своего облика могла бы соперничать с улицей Магеллана, только называлась бы она, без сомнения, улицей Любви, подобно тому как кладбищенская могла бы с полным правом претендовать на название улицы Смерти.